— Всё, я тебя отстоял. Будешь моей теперь.
Блеснули глаза у княжны. Но не от радости. Только и слышно от него: «я», «моей»… Как-то там Драгомир Твердиславич, живой ли? Пойти посмотреть…
IX
Радимичи гостили ещё два дня, пока Драгомир умывался настоем кровавника,[51] а его храбры всё чаще задевали Ростиславовых локтями в сенях. Варяги по сеням не слонялись: были дела поважнее.
Багровела трава у хлева, коптились днища котлов, бухло тесто для коровая. Гремели сундуки, легла на скамью кунья шуба,[52] ждёт невесту огневой наряд.
Любашка не показывалась на людях, над ней пели сёстры, укладывали приданое, плакали.
Плакала сама Любашка или нет — блёклым голосом повторяла за девушками:
— Не давай, кормилец-батюшка,
Своего-то слова верного,
Не крепи-ко меня, девицу,
Крепко-накрепко да навеки…
На свадьбу Драгош не остался, ушёл накануне, рано утром. Княжичи сами вешали за ним засов.
Усадьбу накрыла тишина, только солнце щекотало ставни — цеплялось, чтоб подняться выше, птахи купались в пыли, гнус гудел… Хлестали по пёстрым бокам хвосты, стадо лилось на луга. Конюхи с Владком пошли проведать табун.
Ограда разломана, кони мечутся, и меньше их… чуть не вполовину. Сторожа? У одного лицо вчистую выедено, второй поломан весь, сказать ничего не успел, только кровь ртом пошла.
Рванулась братина на поиски. След остыл, лошадей и не сыщешь. Целыми привели только двух, с остальных — то копыта обглоданные, с кого — хвост, с кого — зубы. Принесли красные ошмётки — разорванная в клочья рубашка-целошница.[53] Будет переполох и на женской половине…
Ростислав рвал на себе волосы, братья-волки рядком сидели на поленнице и в четыре голоса причитали над косточками. Из женского дома никто не показывался.
— Боятся, — прошипел князь. — Правильно делают. А ну все за мной.
Пегая стая хлынула мимо курятника, трое серебристо-чёрных волков впереди ткнулись носами в руки князя. Он поскрёб им за ушами и под салазками.
Четвёртый остался: прижимал лапой конскую ногу и сипло постанывал.
Выпорхнула из светлицы Хильдико, покружила над поленом, потрепала аспидный загривок.
— Не плачь, Ворон-то твой жив…
Владко громко шмыгнул:
— Как ты не поймёшь. Я же не с одним Вороном… Я их всех кормил, поил, объезжал, холостил… Купал, гривы расчёсывал… А теперь всё-о-о…
— А вот и не всё — пока не отомстим, — девушка задумалась.
— Мы этого не оставим… Будь у него стада, всем глотку перегрызём… Я с него шкуру спущу-у-у…
Хильдико обняла его и погладила по голове. Волосы были пушистые и горячие.
