— Да! — сказала старушка (со вздохомъ даже, я помню), — да! хочетъ, чтобы всегда весь выбритъ онъ былъ. Безумный человѣкъ!
— Безумный, безумный! — закричали въ одинъ голосъ двѣ-три сосѣдки. — На цѣпь человѣка этого слѣдуетъ! На цѣпь давно.
А одна женщина съ сожалѣніемъ добавила: — Это онъ, черная судьба его такая, съ турками очень подружился, все съ турками, отъ того и въ грѣхъ такой впадаетъ. Даже и въ баню турецкую часто любитъ ходить, а это тоже не хорошо, потому что мѵро святое изъ тѣла исходитъ отъ испарины.
Отецъ говоритъ:
— Такъ, такъ, да что́ же вчера-то за ссора была?
Женщины разсказали, что когда Гайдуша долго жаловалась на обременительную работу, докторъ нанялъ этого Яни слугу. Двѣ недѣли всего прожилъ онъ и не могъ болѣе. Съ утра Гайдуша все его учила и осуждала: «Ты звѣрь, ты животное, ты необразованный человѣкъ. Графины на самые углы стола ставь, а не на середку: такъ въ благородныхъ домахъ дѣлаютъ. Иди сюда, нейди туда! Вонъ изъ кухни, деревенщина! ты только мѣшаешь». Яни и сказалъ доктору: «Прости мнѣ, эффенди, я не могу у тебя больше жить. Эта чума (на Гайдушу) съ утра мнѣ голову ѣстъ!» А Гайдуша: «Я чума? я?» разъ! и за горло молодца; онъ почернѣлъ даже. Докторъ сталъ отнимать у нея паликара бѣднаго. Она въ доктора вцѣпилась. Тогда уже Яни доктора сталъ защищать, и вмѣстѣ они хорошо ее наказали. Потомъ Яни съ вечера уже ушелъ, а Гайдуша на разсвѣтѣ прежде тарелки, блюда и чашки всѣ перебила въ кухнѣ, а потомъ взяла свои вещи въ узелокъ и ушла. Докторъ ей за шесть лѣтъ службы по тридцати піастровъ въ мѣсяцъ долженъ, это значитъ болѣе двадцати турецкихъ лиръ! Мало развѣ? Какъ слѣдуетъ приданое цѣлое. Теперь Гайдуша пойдетъ пашѣ жаловаться. А доктору и кушанья готовить сегодня некому, и домъ стоитъ пустой, и не вернется Гайдуша никогда! Мало-по-малу, пока старушка разсказывала, собралось около насъ много народу. Женщины, дѣти, одна сосѣдка уже и младенца грудного съ собою принесла и стала его кормить, другія съ пряжей сѣли по плитамъ и на землю. Двое нищихъ сѣли тоже слушать. Потомъ и заптіе-турокъ подошелъ посмотрѣть, нѣтъ ли какого безпорядку, увидалъ, что все мирно, и онъ присѣлъ поодаль на камушекъ, сдѣлалъ себѣ папироску, и одна изъ сосѣдокъ ему изъ дома уголь вынесла, а онъ поклонился ей и поблагодарилъ ее. И нищіе слушали внимательно и удивлялись, а заптіе-турокъ сказалъ: «Увы! увы! хуже злой женщины есть ли что́ на свѣтѣ!»
Наконецъ прибѣжала сосѣдская дѣвочка отъ Абдурраима-эффенди, принесла ключъ и сказала, что докторъ проситъ отца войти въ домъ и подождать его не больше получаса, пока онъ кончитъ всѣ дѣла у бея.
