Наконецъ отецъ сказалъ: «Поѣдемъ къ доктору Коэвино». Мы простились съ Маноли и поѣхали дальше. Отецъ былъ не въ духѣ и продолжалъ все время молчать. Домъ, который занималъ Коэвино, принадлежалъ одному турецкому имаму и стоялъ на прекрасномъ мѣстѣ; предъ окнами его была широкая зеленая площадка, старинное еврейское кладбище, на которомъ уже давно не хоронятъ и гдѣ множество древнихъ каменныхъ плитъ глубоко вросли въ землю. Часто здѣсь бываетъ гулянье и пляски на карнавалѣ, и народъ отдыхаетъ тогда толпами на этихъ плитахъ. Напротивъ караульня турецкая, много хорошихъ домовъ вокругъ площади и большая церковь Архимандріо̀ недалеко. Я немножко утѣшился и обрадовался, что буду жить на такомъ веселомъ мѣстѣ и въ такомъ большомъ домѣ, если Коэвино согласится оставить меня у себя.
Однако двери у доктора были заперты, и мы, сошедши съ муловъ, напрасно стучались. Никто намъ не отворялъ. Стучаться принимались мы не разъ и все громче и громче, такъ, что даже нѣкоторыя сосѣдки стали смотрѣть на насъ изъ оконъ и дѣти повыбѣжали изъ дверей.
Намъ стало такъ стыдно, что мы уже хотѣли садиться опять на муловъ и ѣхать въ ханъ; но одна сосѣдка увѣряла отца, что докторъ скоро, вѣроятно, возвратится, потому что время ему обѣдать, а другая, напротивъ того, говорила: «Гдѣ жъ у него обѣдъ? Гайдуша, служанка его, вчера поссорилась съ нимъ и сегодня на разсвѣтѣ ушла и вещи свои унесла».
Третья женщина предполагала, что докторъ гдѣ-нибудь въ чужомъ домѣ, у одного изъ больныхъ своихъ позавтракаетъ.
Что́ намъ было дѣлать? Стыдъ просто! Рѣшились мы ѣхать въ ханъ. Но еще одна старушка сказала, что лучше послать къ Абдурраимъ-эффенди; не у него ли докторъ? Абдурраимъ-эффенди, сосѣдъ, близко отсюда; доктора онъ очень любилъ, и у него жена давно больна. Она позвала свою маленькую внучку и велѣла ей бѣжать скорѣе къ Абдурраимъ-эффенди за докторомъ.
Отецъ рѣшился ждать. Мы сняли ковры съ нашихъ муловъ, постлали ихъ на камняхъ и сѣли у докторскаго порога. Пока дѣвочка бѣгала къ Абдурраимъ-эффенди, старушка разсказала отцу, что́ вчера случилось у доктора въ домѣ. Былъ у доктора слуга Яни, изъ деревенскихъ. Сама же Гайдуша жаловалась, что у нея очень много работы, что докторъ любитъ жить чисто и просторно; а у нея больше силъ нѣтъ уже одной все дѣлать, — шить, мести, готовить, убирать, мыть, платье чистить, диваны равнять, самому ему раза три въ недѣлю еще тѣло все бритвой брить.
Отецъ спросилъ: «Какъ такъ все тѣло брить? Что́ это ты говоришь?»
