— Учитель! — сказалъ я, чувствуя, что ноги у меня слабѣютъ, — учитель… Я еще малъ для такихъ дѣлъ.
Попъ Ко́ста смѣрилъ меня съ ногъ до головы (я былъ почти одного роста съ нимъ), и глаза его засверкали злобно.
— Правда, что ты малъ! — И потомъ, топнувъ ногою, воскликнулъ съ отчаяніемъ: — Говорить намъ теперь много, христіане вы мои, некогда!
У отца Арсенія глаза тоже блистали, и онъ сказалъ мнѣ:
— Иди, иди, Одиссей. Я тебѣ говорю, иди… Это великое дѣло — спасти душу и вырвать ее изъ рукъ врага… Иди, я тебѣ говорю, и не бойся… Христосъ и Всесвятая доведутъ тебя въ цѣлости до митрополіи… Никто ее въ этой одеждѣ не узнаетъ, и на тебя меньше обратятъ вниманія, чѣмъ на насъ, поповъ. Идетъ малый съ матерью — и только.
Священники были, разумѣется, правы, и время было дорого. Я рѣшился итти, восклицая мысленно: «О Боже! подкрѣпи меня… Я не Аристидъ… въ груди моей не желѣзо и въ ногахъ не сталь вложена… Доведи меня только живого съ этою бѣдною женщиной до митрополіи черезъ этотъ многолюдный базаръ, гдѣ сидятъ и ходятъ такіе бородатые и длинноусые агаряне, враги Твои, Христе Боже мой, и я клянусь, что какъ только немного разбогатѣю, то сдѣлаю серебряную ручку на икону Матери Твоей въ нашемъ загорскомъ параклисѣ Широчайшей Небесъ».
— Идемъ! — сказалъ я бодро турчанкѣ, когда она переодѣлась и покрылась большою черною шалью, какъ греческая вдова.
Я часто замѣчалъ и позднѣе, что послѣ усердной молитвы мой умъ свѣтлѣлъ и я становился умнѣе и находчивѣе. Выходя изъ дверей св. Марины, я вмѣсто того, чтобы вести Назли (такъ ее звали) прямо въ митрополію, довелъ ее поспѣшно до воротъ русскаго консульства (оно было несравненно ближе отъ насъ), и кинулся въ нихъ озираясь. Назли молча вбѣжала за мною.
Посреди большого двора стоялъ передъ Бостанджи-Оглу Маноли, подпершись руками, и говорилъ ему:
— Нѣтъ! Несчастный Бостанджи-Оглу… Этого не будетъ, что́ ты желаешь… чтобъ я шагалъ впереди передъ тобой, какъ передъ консуломъ, или вице-консуломъ54, или передъ первымъ драгоманомъ ихъ… Я всегда буду ходить съ тобой рядомъ, до тѣхъ поръ, пока самъ господинъ Благовъ не прикажетъ мнѣ… Потому что до учености твоей мнѣ нѣтъ дѣла, и ты человѣкъ не важный, и не великій и даже довольно низкій, я тебѣ скажу, и обкрадываешь господина Благова…
— Гдѣ ты видѣлъ, что я краду, оселъ! — воскликнулъ Бостанджи-Оглу.
— Нужда мнѣ видѣть большая! — сказалъ Маноли насмѣшливо.
Я кинулся къ Маноли и сказалъ ему съ энтузіазмомъ:
