у беевъ-землевладѣльцевъ (изъ нихъ очень немногіе, увы! похожи на благороднаго Абдурраима), зато мѣстами независимаго, тревожнаго, воинственнаго, склоннаго къ распрямъ, возстаніямъ, разбою, по одной лишь страсти къ геройству и молодечеству. Довольно было съ бѣднаго владыки распрей и оппозиціи нашихъ архонтовъ, которые претендовали распоряжаться безъ зазрѣнія совѣсти суммами
благодѣтелей; которые хотѣли, чтобъ ихъ дѣти въ училищѣ имѣли особыя права (какъ ты видѣлъ въ исторіи учителя съ отчаяннымъ моимъ Аристидомъ); довольно было съ преосвященнаго и того, что богатые яніоты не признавали равными себѣ не только бѣдныхъ и порабощенныхъ землепашцевъ янинской долины, не только сулійскихъ героевъ-клефтовъ, которые въ случаѣ борьбы за отчизну сумѣли бы снова напомнить дѣяніями своими кровавыя и блестящія времена Марковъ Боцарисъ и Дзавели; нѣтъ, они не хотѣли равнять съ собою и насъ, богатыхъ и грамотныхъ загорцевъ, во всей Турціи, Греціи и Молдаво-Валахіи знаменитыхъ умомъ, изворотливостью, ученостью, жертвами денежными и трудами на пользу родины… Митрополиту приходилось съ утра и до ночи думать то о томъ, чтобы паша не подозрѣвалъ его въ сообщничествѣ съ недовольными, то о томъ, чтобы бѣдные греки не роптали на него за потворство богатымъ; чтобы богатые не сочли его демагогомъ и не потребовали у патріарха его смѣны, не набрали бы сотни подписей подъ жалобой на него; чтобы консулы, наконецъ, не писали бы противъ него въ свои посольства — одинъ, что онъ «слишкомъ туркофилъ и даже по-турецки говоритъ охотнѣе, чѣмъ по-гречески»; а другой — что онъ въ постоянныхъ сношеніяхъ съ людьми подозрительными и буйными, что онъ можетъ быть предсѣдатель какой-нибудь тайной
гетеріи революціонной, орудіе греко-русскихъ крамолъ и подкоповъ. Ему хотѣлось отдохнуть на диванѣ, почитать спокойно, грѣя у жаровни старыя кости, а тутъ присылали отъ паши его требовать немедленно… Поймано двое грековъ; они вырѣзали въ дальнихъ горахъ турецкихъ караульныхъ. Одинъ изъ этихъ ужасныхъ, растрепанныхъ людей съ длинными волосами, съ лицомъ звѣрскимъ и безстыднымъ, ссылался на него, увѣряя, что владыка его знаетъ давно и что онъ совсѣмъ не тотъ убійца, а человѣкъ миролюбивый и хорошій. И вотъ ему надо было сѣсть на коня и спѣшить въ Порту и отрекаться отъ этого человѣка и усовѣщевать его…
Прибѣгалъ къ нему изъ дальняго сельскаго прихода молодой и красивый священникъ и показывалъ съ гнѣвомъ и воплями синія пятна на тѣлѣ и царапины глубокія и говорилъ, что его поймали ночью какіе-то люди христіане и арнауты-турки вмѣстѣ… и пытали, и увѣчили, и убить хотѣли… И что онъ дойдетъ до патріарха, и до пословъ великихъ державъ, и до визиря великаго, и до султана самого, если его не удовлетворятъ и не накажутъ примѣрно оскорбителей и мучителей этихъ; что онъ, если его не удовлетворятъ сразу, приметъ мусульманство или католичество, лишь бы найти себѣ защиту и путь ко мщенію… Поднималъ опять владыка тяжелое и старческое тѣло свое съ мягкаго дивана и садился на коня и ѣхалъ… И вотъ оказывалось, что молодой священникъ былъ волокита и обольститель, что онъ былъ именно тѣмъ, чѣмъ хвастался Аристидъ: «Яни и все тотъ же Янаки, да распутный Яни!» И что арнаутамъ-сосѣдямъ и крестьянамъ-грекамъ наскучили его грѣхи и его любострастныя интриги, отъ которыхъ не могла защитить ни христіанская святыня семейнаго очага, ни мусульманскіе затворы; нѣсколько молодцовъ и той и другой вѣры согласились поймать его ночью и наказали сурово и крѣпко. Турки-чиновники и беи радовались и смѣялись этому позору и говорили одобрительно: «Хорошій попъ! красивый, очень красивый попъ! прекрасный попъ!!» И владыка былъ посрамленъ…
