Я поспѣшилъ обрадовать и утѣшить доктора. Онъ побился безъ служанки дня два, а на третій Гайдуша снова пришла къ нему, и они надолго помирились. Онъ кричалъ ей: «А-а! ты поняла теперь мою силу въ Портѣ! Поняла? Постигла?»
Со мной съ тѣхъ поръ онъ навсегда пересталъ обращаться важно и небрежно, а все ласкалъ и обнималъ и звалъ: «сокровище мое!» Незадолго до этой исторіи я пришелъ къ нему просить немного денегъ взаймы на табакъ; онъ все переспрашивалъ у меня: «На табакъ? на табакъ?» и досталъ очень медленно и далъ немного, съ недовольнымъ выраженіемъ лица. А послѣ этого дѣла онъ самъ, встрѣчая меня, тотчасъ отводилъ въ сторону и заботливо и тихо спрашивалъ: «Табакъ есть?» И если не было, поспѣшно клалъ мнѣ въ руку большую серебряную монету и настаивалъ: «Возьми! возьми, мой Адонисъ! Возьми, мое сокровище!»
Таково было мое первое дѣло въ Портѣ.
Другое дѣло, въ которомъ мнѣ волей и неволей пришлось принимать участіе и за которое я пострадалъ немало, было гораздо важнѣе ссоры доктора съ Гайдушей. Если гнѣвъ и проклятія Гайдуши причинили мнѣ много стыда на улицѣ и заставили меня вознести къ небу даже мольбу за долголѣтіе султана и его слугъ, то въ этой второй исторіи я прошелъ черезъ такія минуты страха, которыхъ я не испытывалъ ни на озерѣ ночью, когда мнѣ казалось, что лодочникъ съ большими усами хочетъ насъ утопить за то, что г. Бакѣевъ назвалъ рамазанъ праздникомъ фанатизма, ни при видѣ казни Саида.
На озерѣ я не чувствовалъ по крайней мѣрѣ за собой самимъ противъ турокъ никакой вины и преступленія; во время казни я былъ пораженъ больше жалостью, чѣмъ страхомъ за себя… Но теперь… Слушай и радуйся, мой патріотъ!
Есть въ Эпирѣ нѣкто попъ Ко́ста. Кто только его не знаетъ? И какъ его не знать! Голосъ у него громкій, ростъ высокій, видъ безстрашный, взглядъ орлиный; онъ уже не молодъ — бородка и кудри его давно сѣдѣютъ, но лицо его, тонкое и твердое, мнѣ кажется, до сихъ поръ еще моложе моего, и въ то время въ немъ не было еще ни одной морщины. У него въ предмѣстьѣ есть небольшой домикъ; есть попадья еще не старая, румяная и полная; есть двое дѣтокъ; но нѣтъ ни прихода, ни денегъ… Приходъ у него отняли за «постоянное вмѣшательство въ неподобающія дѣла». Приходъ, по настоянію турецкихъ властей, отнялъ у него самъ янинскій владыка. И владыку утомилъ попъ Ко́ста необузданнымъ и безпокойнымъ нравомъ своимъ. Престарѣлый владыка искалъ лишь спокойствія и мира. Довольно съ него было и тяжкой отвѣтственности, которую онъ несъ предъ Портой, какъ главный представитель народа своей епархіи, народа, ты знаешь, мѣстами угнетеннаго
