Я помнилъ всѣ уроки Несториди и быстро воскликнулъ:
— Я эллинъ! господинъ учитель, я эллинъ! Мы всѣ здѣсь эллины…
— Прекрасно! однако, чему же ты радъ?.. Эллины древніе были ослы или неразумныя малыя дѣти… такъ говоритъ вотъ этотъ товарищъ твой. Они, говоритъ онъ, все глупости сочиняли.
Такъ изловчился учитель лукавый; но на этого рода вещи и у меня были, какъ говорится, очень «открытые глаза».
Я минуточку, только одну минуточку помедлилъ въ недоумѣніи и потомъ вдругъ сказалъ такъ:
— Нѣтъ, господинъ, учитель, простите! Наши великіе предки, знаменитые эллины, были одарены возвышенною мудростью. Но они не были просвѣщены вѣрой истинною. Они поклонялись собственнымъ слабостямъ и страстямъ; они боготворили злыхъ духовъ и демоновъ злобы, блуда, лжи и коварства…
Учитель отступилъ отъ меня на шагъ съ удивленіемъ и сказалъ еще разъ:
— Браво тебѣ, загорскій юноша! браво тебѣ! А откуда ты это знаешь, скажи мнѣ, молодой мудрецъ?
Я опустилъ глаза и сказалъ краснѣя:
— Вотъ знаю!..
Учитель улыбаясь настаивалъ; я тогда поднялъ на него смущенные отъ радости глаза мой и сказалъ:
— Я читалъ объ этомъ въ житіи св. Екатерины Великомученицы. Она была царскаго рода и очень образована. Она все знала…
Тутъ у меня голосъ прервался отъ стыда и волненія; но учитель самъ покраснѣлъ отъ удовольствія и, потрепавъ меня ласково по плечу, сказалъ:
— Сиди! сиди!.. Успокойся! Изъ тебя выйдетъ, я вижу, такой именно человѣкъ, какихъ намъ нужно теперь. Кланяйся отъ меня господину Несториди, когда будешь ему писать, и скажи ему, что мы всѣ давно его ждемъ сюда и что я первый жажду его просвѣщенной бесѣды, какъ елень источниковъ водныхъ!
Такъ помогъ мнѣ Богъ въ этотъ день! И, возвращаясь домой, я сказалъ себѣ опять: «Эй, море́-Одиссей несчастный!.. Все хорошо пока, все хорошо!»
Все хорошо, все отлично, мой добрый другъ, но тѣ соблазнительные и прекрасные демоны, которымъ воздвигали столь изящные храмы наши блистательные предки, эти коварные бѣсы безсмертны; они незримо живутъ и въ нашихъ собственныхъ слабыхъ сердцахъ; они рѣютъ неслышными тѣнями вокругъ, глумясь надъ нашими грѣхами и поднося безпрестанно къ жаднымъ устамъ юности благоухающую чашу наслажденія, на днѣ которой скрытъ ядъ духовной гибели и муки поздняго покаянія!..
Однажды (дня черезъ два, не больше, послѣ моего перваго тріумфа въ гимназіи) около меня сѣлъ одинъ ученикъ, уже большой и по виду мнѣ сверстникъ, но въ самомъ дѣлѣ онъ былъ постарше меня. Одѣтъ онъ былъ по-европейски и широкую шляпу свою любилъ носить набокъ съ особымъ молодечествомъ. Лицомъ онъ былъ красивъ, смѣлъ, веселъ и пріятенъ, хотя и очень смуглъ; глаза у него были черные и огневые. Онъ захотѣлъ самъ познакомиться со мной и сказалъ мнѣ, что онъ сынъ греческаго драгомана, старика, котораго я зналъ уже въ лицо. Имя этому юношѣ было Аристидъ. Отецъ его былъ съ Іоническихъ острововъ, а мать итальянка.
