— Простите, — пробормотал невысокий толстячок с добродушной и немного грустной улыбкой. — Я, кажется, вас толкнул?
— Да ничего, — сказала я.
Толстячок вошел в подъезд. А я, еще немного постояв, направилась по данным мне Ванцовым адресам.
* * *
«Саша, что ты все-таки надеешься найти?»
Мой внутренний голос заставил меня остановиться.
Уф…
Я присела на скамейку. По иронии судьбы, я находилась сейчас в злополучном парке.
Достав сигарету, я закурила.
— А бог его знает, — пробормотала я. — Иногда и сам не угадаешь, на что наткнешься…
Да, можно было и не ходить к старичкам. Они же все сказали Ванцову, не так ли?
«Видели — не видели, ни за что обидели»…
Почему-то припомнилась эта строчка из старой-старой песенки.
А вдруг все-таки они о чем-то не сказали?
Могли. Запросто могли…
Старческая память — как девичья.
Докурив, я бросила окурок и пошла по аллее. Возле большого дуба, росшего у поворота, ведущего к тому самому месту, где погибла Лиза, я остановилась.
Пока я невольно шла ее дорогой. А вон и собака, правда, на сей раз великолепный далматинец, с юной и хорошенькой хозяйкой.
Чувствовала я себя отвратительно. Я вообще не люблю ощущать себя дурехой, а уж сейчас…
Сейчас от меня зависела судьба Риты. И надо пошевеливаться, моя дорогая, надо двигаться быстрее!
* * *
«Номер первый», а именно Лаврентьев Иван Демидович проживал в непосредственной близости от парка. Жил он в «малосемейке» — то бишь в высотке, которая скрывала в своих недрах «гарлем».
Лифт там крякал с такой силой, что, пока я добралась до нужного мне четвертого этажа, я покрылась крупными каплями пота от ужаса.
Выбравшись из пасти этого «чудовища», я была готова вознести господу целую серию благодарственных молитв за чудесное спасение моей жизни.
Набравшись храбрости, я нажала на кнопку звонка и стала ждать. Тут же раздался такой оглушительный собачий визг, что мои сомнения, будто я могла ошибиться адресом, мгновенно развеялись, как утренний туман.
— Заткнись, зараза такая… — проворчал из-за двери скрипучий голос.
За дверью раздались шаркающие шажки, и она приоткрылась.
Теперь в щелочку меня разглядывал пристально голубой, старческий глаз, обрамленный жидкими, седыми ресницами.
— Вы хто? — поинтересовался Иван Демидович голосом с таким сильным придыханием, что я немедленно заподозрила у него астму.
При этом он подмигнул мне своим ослепительным глазом. Получилось у него это немножко загадочно и развратно одновременно. Поэтому я растерялась и, отчего-то покраснев, пробормотала:
