— Что он пришел домой и открыл дверь, — начала говорить я. — И увидел кровь. Много крови. А на полу лежит его жена с раскроенным черепом… Он подходит к ней и еще не до конца, но уже начинает понимать, что произошла беда. Ему все равно, что вы там делаете рядом с ним, потому что сейчас перед его глазами, как в кино, пробегает вся жизнь. Он видит, как она бежит ему навстречу, еще совсем юная, он видит их любовь. Все недомолвки исчезают — остается только Беда. И он отдается ей, потому что для него это выход — иногда, чтобы перенести одну Беду, человеку требуется другая. Поэтому он и молчит. Взять на себя вину он не может. Не имеет права. А молчать может.
— Но разве ему не хочется найти виновного? Ведь Воронцов-то знает, что преступление совершил не он, если мы придерживаемся версии его непричастности!
— А он не может считать себя непричастным. Потому что…
Я задумалась, поймет ли это Ванцов?
Любимых убивают все, но не кричат о том.
Издевкой, лестью, злом, добром,
бесстыдством и стыдом.
Трус — поцелуем похитрей,
смельчак — простым ножом…
— прочитала я тихо.
— Саша, давай без Вийона на этот раз, — взмолился из своего угла доселе молчащий Лариков.
— Это не Вийон, — покачала я головой. — Это Оскар Уайльд.
— Да один черт, при чем тут он-то?
— При том, что подсознательно Воронцов считает себя убийцей, — развела я руками. — И справиться с этим вы не сможете, пока сами не поймете эти строчки. Знаете, чего вам не хватает, ребята? Лирики в душе.
— Так твоей на двадцать пять человек хватит, — рассмеялся Лариков.
— Постой, — попросил Лешка. — Но если так, выходит, что он ее мог убить? Так? Если следовать логике этого твоего стихотворения?
— Мог, — кивнула я. — «Простым ножом». Да, мог. Но все-таки он этого не делал. Во всяком случае, мне так кажется.
Или — тебе этого просто очень хочется, Александра?
* * *
Да, мне этого хочется.
Я же признаюсь в этом. Я не хочу верить в черное, — может быть, потому что моя жизнь связана исключительно с мрачными явлениями. Может быть, именно поэтому я хочу видеть светлое даже там, где, на первый взгляд, этого нет!
Это просто мой инстинкт самосохранения. Способ сохранить свою душу, поскольку, несмотря на то что большинство почитает душу ненужным придатком, вроде аппендикса, я придерживаюсь другого мнения. Мне она нужна.
Чем дольше я занимаюсь моей работой, тем я становлюсь ближе «к небесам». Тем больше мне хочется видеть в людях хорошее и светлое.
Ну да. Мне хочется найти оправдание.
