Прежде чем последовать за ней, инженер подождал, пока Лулу уснет. Она стояла в глубине коридора, все еще заспанная, щекой прижавшись к стеклу. Инженер остановился рядом:
— Уснул, — и, помолчав, прибавил — А ведь он ревнует.
— Он меня любит, — сказала девушка.
— Он не такой, как Нэнэ. Более замкнутый, тихий… Нэнэ удивительный ребенок.
— Нэнэ ужасный: вы еще не все видели, на что он способен… Бедная Лючия в отчаянии.
— Синьору зовут Лючия? А мне показалось, муж называет ее иначе.
— Он зовет ее Этта, Лючиэтта… Мое имя Жерланда, но меня называют Диной, Жерландиной… У нас Сицилии никого не называют настоящим именем, даже если это очень красивое имя.
Жерланда красивое имя.
— Неправда. Оно тяжеловесно: напоминает жерло…
— Странно, никогда не слышал этого имени.
— Оно встречается только в провинции Агридженто: святой Жерландо — покровитель города, первый епископ.
— Святой Калоджеро тоже был епископ?
— Нет, святой Калоджеро был отшельником… Их было семь братьев, так легенда говорит, всех семерых звали Калоджеро, один пришел и стал жить недалеко от Низимы. Семь красивых стариков: Калоджеро по-гречески значит «красивый старик». Не думайте, я греческого не знаю. А вы?
— Учил, но не могу сказать, что знаю.
— Мне бы хотелось учить греческий. Но дома говорили, что если девушка едет в лицей, она должна потом и в университет поступать. А как отправить девушку одну в такой город, как Палермо?
— В Сицилии во всех семьях так считают?
— Ой, что вы! Нет, конечно.
— У вас дома особые строгости на этот счет?
— Я бы не сказала, что особые: в Сицилии еще столько людей, которые смотрят на жизнь определенным образом, которые не доверяют…
— Кому?
— Другим, самим себе… И они не так уж неправы… До болезни я была нетерпимее, непримиримее, хотела пройти конкурс и уехать на континент… Теперь я смотрю на вещи несколько иначе: мне кажется, в жизни нет прежних устоев. Каждый способен предать другого, всех подряд… Я говорю не слишком ясно, правда?
— Нет, вы очень хорошо говорите.
— В Риме, в Остии, сидя в кафе, глядя на поток прохожих, я подумала, что каждый из них сам по себе, даже если они беседуют, шутят, идут под руку: они словно движутся за катафалком, когда всякий тешит себя спасительной мыслью: «Я жив, в гробу лежит другой, я не умру», уверенный, что все остальные умрут раньше его, весь мир… Вы когда-нибудь были на похоронах?
— Несколько раз был.
— И я тоже… значит, вы поймете, что я хочу сказать, хоть и говорю сбивчиво: там катафалк, а тут жизнь, радость, но это ничего не меняет…
