Беда была в том, что каждое улучшение требовало дополнительного времени.
Иногда оно требовало освоения тонкой технической операции, новой не только для Шевелёва или Кудрявцева, но и для Журавленко, хотя за шесть лет он освоил множество разнообразных технических тонкостей. Ведь тонкостям в технике — как, впрочем, и в каждом другом деле — нет конца, да и быть не может, пока люди думают и создают новое.
— Хотелось бы мне защитный приборчик поставить, — сказал как-то Шевелёву Журавленко и так прищурил глаза, словно смаковал мечту. — Но время, время! У кого его займёшь?.. Прошу вот у Маринки и Лёвы, — не дают.
Лёва хмыкнул. Он любил, когда Журавленко шутит.
А Маринка сказала:
— Пожалуйста, берите у меня сколько хотите времени!
— Ты так щедра, синьорина, только потому, что я не могу твоей щедростью воспользоваться. А, представь, смог бы, — и не дала бы ни годика!
Маринка смутилась. Она не знала, что такое «синьорина»; хорошо быть «синьориной» или плохо?
Ей захотелось как можно скорее это узнать. Она воспользовалась тем, что Журавленко уже не смотрит в её сторону, что снова уже поглощён своим, и, как будто между прочим, подошла к полке, на которой стояли словари. Среди них бросался в глаза широкий синий корешок; на нём серебристыми буквами было написано: «Словарь иностранных слов».
Маринка сняла его с полки, нашла страницу, где сверху было обозначено, что слова на ней начинаются со слога «СИН», и прочитала, что синьорина — это в Италии то же самое, что у нас барышня.
«И ничего тут плохого нет. Даже очень красиво по-итальянски получается», — подумала Маринка и заметила на словаре пыльную каёмку. А когда ставила словарь на место, увидела, что на краях полок тоже накопилась пыль.
Маринка поискала, — чем бы её стереть? Не нашла и с возмущением прошептала себе под нос:
— И щётки какие-то есть, и промасленные суконки для машины аккуратно сложены в коробке, — подумаешь, драгоценность! — а вот самой обыкновенной тряпки — этого у человека нет! Не принесёшь из дому, — совсем зарастёт пылью!
Пока Маринка проявляла не совсем понятный Лёве интерес к словарям и книжным полкам, он следил, как Журавленко с дядей Мишей регулируют подвижность переплётов башни, которые складывались и раздвигались, как гармонь.
Лёва слышал, как Журавленко сказал дяде Мише:
— А приборчик был бы прелесть. Сами посудите. Михаил Федотыч…
— Да не надо мне ваших «Федотычей», — перебил дядя Миша. — Не привык. На работе у нас по-простому: Михаил, и всё.
