После обеда, проходя мимо их стола, Витёк громко обратился к Тоне:
— Слышь, Ведьма. Ты на арбуз‑то не налегай. Правда, до ночи ещё далеко, – насмешливо добавил он.
Кусок арбуза выпал у Тони из ослабевших пальцев. Лицо пошло красными пятнами. Значит, Егор знал о её позоре. Она сидела, пригвожденная к стулу стыдом, и не знала, куда деваться. Теперь, когда её душа приоткрылась, удар оказался особенно болезненным.
— Витёк, отвали, – сказала Людка.
Тоня обернулась к ней. Что же она за человек? Неужели можно быть такой двуличной?
— За что? – едва слышно спросилa девочка.
— А что сразу на меня? Я там былa не одна. И потом ты же сама сказала, что клясться не надо, – напомнила Людка.
— А что такое? – спросил кто‑то из‑за соседнего столика.
— Ничего. Ну, описалась ночью. Что тут такого? Все мы люди. Чего не случается, – громогласно заявила Людка.
Теперь о Тонином сраме знали все.
Провалиться сквозь землю? Не получится.
Бежать? От позора не убежишь. Умереть? В ней уже что‑то умерло. Лишь оболочка осталась дышать, сидеть, ходить, создавая видимость жизни.
Тоня встала и медленно вышла из столовой.
Она не пришла ни на ужин, ни на завтрак, ни на обед. Избегая людей, она с утра уходила в укромное место и затворницей сидела там до вечера, как больной зверёк прячется, зализывая раны. Она возвращалась в свою комнату лишь на ночь, молча, раздевалась и, не произнеся ни слова, укладывалась спать.
Сначала на её голодовку никто не обратил внимания. Друзей у неё не было, и беспокоиться о ней было некому. Жизнь продолжалась: купание, кружки, игры, состязания. У всех было слишком много интересных дел, чтобы обращать внимание на чьи‑то беды. Палыч тоже не спешил бить тревогу, резонно рассудив, что голод – не тётка.
Проголодается, и гонор с неё сойдёт. Но когда она и на третий день не появилась в столовой, движимый долгом воспитателя, Палыч пошёл её искать.
Скрытая от чужих глаз кустом ежевики, она сидела за хозяйственными постройками, куда ребята обычно не забредали.
— Тебе не надоело прятаться? спросил Палыч, устало опускаясь на скамейку рядом.
Девчонка молчала, как будто не слышала его слов. Вот характер.
— Послушай, Антонина, может, хватит? Что тебе не живётся, как человеку? Мне уже твои выходки вот где, – он провёл ребром ладони по шее. – Кончай голодовку и иди есть.
— Я не хочу, – тихо отказал ась девочка.
— Может, я тоже не хочу ваши сопли вытирать! Ну случилось, так что? Теперь до конца смены будешь голодать? Если знаешь за собой такую слабость, то на ночь не пей.
