Все письма, которые Наташа писала на адрес милиции вокзала, он получил. В Ленинград ему пересылал их Карпенко. Но ни на одно из них Николай не ответил. Все, что он писал ей ночами, сжигал по утрам.
Письма от Наташи были полны любви, но такой любви, которая требует жертв. Николай не мог жертвовать. Напрасно Наташа, как и прежде, умоляла его бросить работу и переехать на Урал. Напрасно писала, что поможет поступить на юридический факультет Уральского университета. Такой помощи Николай не хотел. "Не любит", - все тверже и тверже приходил он к выводу и продолжал рвать ответы, написанные по ночам.
К концу первого года разлуки письма из Верхнеуральска стали приходить реже, а потом их не стало совсем.
Так прошло два года жизни в Ленинграде.
Память о Наташе приглушалась временем. Но с приездом в Москву эта рана заныла, как перед большим ненастьем. Каждая скамейка на Тверском бульваре, где они подолгу просиживали, каждое дерево, к которому так любила прислоняться щекой Наташа, - все напоминало о ней.
Дома у Николая была единственная фотография Наташи. В цветном сарафанчике она выглядывала из-за кустов черемухи. Смотрела и улыбалась. Ни она, ни он не знали еще тогда, что в их любви будет столько горя.
Через полгода Захаров был назначен старшим оперуполномоченным. На совещании работников милиции Москвы его имя упоминалось не однажды. Одни считали, что ему просто везет, другие, знающие его ближе, справедливо приписывали его успехи уму и энергии.
Подполковник Григорьев издали следил за Захаровым и искренне радовался его росту. А однажды, прочитав в приказе начальника управления благодарность, объявленную Николаю за расследование сложного преступления, Григорьев собрал своих сотрудников и провел летучее производственное совещание.
Короткую речь он закончил словами, в которых не мог скрыть гордости за бывшего питомца:
- Вот как надо работать. А кем был? Простым милиционером, сержантом! А кто теперь? Теперь старший оперуполномоченный. Я уверен, что и на этом месте он долго не засидится.
После Григорьева выступили Карпенко и Зайчик. Они вспоминали, как уважал Захаров дисциплину, как он был смел и с какой ответственностью относился к приказу начальника. А главное - был чуток и внимателен к людям. В этих трогательных и искренних словах слышалось, однако, что-то от некролога: "был", "являлся", "показывал пример".
В глазах милиционеров, которые не знали Захарова лично, он становился героем: так ярко и с таким глубоким уважением обрисовали его Григорьев и "старики" Карпенко и Зайчик.
