Поднялся один из летчиков.
— Я командир. Моя фамилия Пошевальников. Прибыл, говоришь? Вот и хорошо. Садись есть картошку. Садись, садись. Да разуйся, ноги погрей.
Уселся к огню, взял картофелину, а очистить не могу — пальцы от холода одеревенели. Пошевальников помог, а тем временем расспросил, кто я и откуда. Все рассказал ему. И о том, как сегодня гоняли, тоже.
— Вот чудаки, — помотал головой командир эскадрильи. — От такого парня отказались! Останешься у нас.
Поели, стали укладываться спать. Заметив свободную кровать, я направился к ней.
— Подожди, — на плечо легла рука Пошевальникова, — сюда нельзя. Сегодня поспишь на печи с ребятами, а завтра устроим как следует.
Потом я узнал, что в тот день хозяин кровати не вернулся с боевого задания на базу, На его месте не полагалось спать сутки. Кто установил такое правило? Неизвестно. Но оно всегда соблюдалось свято.
Утром командир приказал переодеть меня. Я облачился в меховой комбинезон, унты, получил планшет и карту. Пошевальников снабдил литературой.
— Сдашь зачеты и будешь летать, — сказал он.
Все ушли на аэродром, на полеты. Сижу в избе один, читаю, изучаю карту. Так прошел и следующий день. Наконец я заявил, что готов сдать зачет по изучению района боевых действий.
— Штурман, прими!
Я на память быстро начертил район боевых действий, рассказал, что к чему.
— Ого! — изумился штурман эскадрильи. — Молодцом. Завтра выйдешь на полеты.
К вечеру собрались летчики. Я к ним с расспросами о войне, о полетах. Молчат пилоты — опять в полку потеря. Потом Пошевальников усадил меня рядом и подробно рассказал о сегодняшнем дне, о том, как под Торопцом погиб товарищ.
Утром вышел на полеты. Командир полка приказал тренироваться на «ПО-2» и «ЯК-12» несколько дней. Затем инспектор дивизии по технике пилотирования принял зачеты.
— Можно пускать на тренировочные полеты на боевом самолете, — заключил он.
— Полетишь? — спросил Митрофанов.
— Хоть сейчас, товарищ майор.
— Без инструктора?
— Да.
— А самолет не разобьешь?
— Никак нет, не разобью.
— Ну, добро. Видишь, вон там стоит самолет? Иди, прими его у механика и прирули к старту.
Подошел к «ильюшину». Весь-то он изрешеченный, весь в заплатках и латках. На стабилизаторе цифра тринадцать. Между прочим, забегая вперед, я должен отметить интересное совпадение. На тринадцатом я первый раз летал на боевое задание. На самолете с таким же номером я закончил войну, летал на Берлин и в Прагу. Чего после этого стоят разговоры о том, что «чертова дюжина» приносит несчастье?
