Алекс наблюдал за этим как завороженный, но, как только карета тронулась с места, вздрогнул и бросился обратно к сторожке.
— Куда она поехала?! — гневно вопрошал он заспанного крестьянина, который мужественно не говорил ни слова. — Срочно велите седлать коня, — закричал Метелин показавшимся на печке детишкам.
Пострелята, как ветер, бросились к конюху исполнять приказание. Анечка тихо захныкала на кровати, и мать прикрыла ее пестрым одеялом почти с головой, чтобы не провоцировать гнев барина.
Метелин продолжал трепать сторожа, требуя, чтобы тот немедленно сказал ему, с кем и куда уехала Ольга.
— Матушка не велит говорить!
Степан стоял, как неприступная гора, и запугать этого честного и преданного крестьянина не представлялось возможным. Алекс еще недолго поприрекался с ним, даже ударил. Степан лишь опускал лицо и не говорил ни слова.
Вскоре прибежали дети, но почему-то привели с собой не оседланного коня, как ожидал совсем рассвирепевший Метелин, а заспанного Расточного, который в два счета оценил обстановку.
— Пойдемте, батюшка Александр Николаевич, я вам кое-что покажу. Оставьте честную крестьянскую семью перед праздничком, деткам рано к заутрене подниматься. Не грозите всеми карами. Слуги вернее, чем Степан, нынче не сыскать, он за вас голову отдаст, зачем же вы его обижаете.
С этими словами, произносимыми нараспев, смешно подергивая бороденкой, Фома Лукич почти выволок Метелина из дома и потянул к поместью. Вырываться было бесполезно, потому что вертлявый Расточный висел на руке, как пиявка, к тому же, видя всеобщий сговор, Алекс смирился с тем, что ему сейчас расскажут еще что-то не особо приятное про Ольгу. С этими мыслями он волок на себе управляющего и все ждал, когда же станет хоть что-то понятно.
— Скажи мне, Фома, вредный и дерзкий помощник Истопина, куда подевалась Ольга?
— А с чего это вам, Александр Николаевич, охота пристала следить за ней? Али влюбились?
— Не паясничай, Фома! Она уже второй раз встречается с этим человеком, и я имею право знать, в чем дело! Может, она за моей спиной готовит государственный переворот, заговор или преступление.
— Может, и готовит, — вкрадчиво прошелестел Расточный. — И что вам с того? Помогать, что ли, будете?
— Да как ты смеешь?!
— Ладно, ладно! — Фома подергал бородой и вздохнул. — Что же вы, батенька, карету Разумовского-то Алексея Григорьевича не разглядели, ведь приметная же колясочка-то, не в пример нашим.
— Разумовского? Так это Алексей Разумовский? Позвольте, это же фаворит цесаревны Елизаветы!
