— Господин Банков, неужели вы говорите серьезно? — спросил Додев.
— Да, да, вполне серьезно, господин полковник…
Игнатов вмешался в разговор:
— Вы даже вражескую пропаганду используете вполне серьезно.
— Банков, скажи-ка мне, с кем дружбаши [2]? С Россией или с Англией? Скажи прямо, без обиняков, — нетерпеливо вмешался в разговор старый Бейский.
— Эх, бай Кольо, я бы мог сказать тебе свое личное мнение, а оно совпадает с мнением большой части моих друзей. Мы смотрим с недоверием на Отечественный фронт.
— Что это еще за Отечественный фронт, разве мы против отечества? Что это за демагогия, боже мой?! — с отчаянием спросил Додев.
— Господин полковник, история свидетельствует, что самые большие преступления по отношению к народу и отечеству совершались всегда во имя отечества и от его имени. Настало время, когда все борются за власть, но до нее доберутся самые ловкие и самые прозорливые.
— В том числе и коммунисты, не так ли? — язвительно заметил Милко.
— К вашему сведению, они очень рассчитывают на крестьян, чтобы добраться до власти.
— Не понимаю, как вы их остановите? — раздраженно спросил Додев.
— Очень просто, господин полковник. Чем раньше мы порвем с немцами, тем больше у нас шансов для спасения от коммунистов.
— Вот это да! — озадаченно развел руками Додев. — Мы едва удерживаем положение теперь, когда немцы еще здесь, а что будет потом?
— Анархия, — раздраженно добавил Игнатов.
— Прошу вас, господа, — поднял руку Банков, — не хочу, чтобы вы остались с убеждением, будто я враг государственного строя. Сохрани меня бог от подобного греха. Если я говорю, что необходимо незамедлительно порвать с Германией, то имею в виду прежде всего будущее нашего строя. В создавшейся обстановке мы можем ожидать помощи только от союзников.
— А гарантируют ли они нам наши нынешние границы? — прервал его Додев.
— Из двух зол выберем наименьшее.
— Боже мой, — схватился за голову Додев, — ведь за наше объединение, за наши национальные идеалы пролиты потоки крови!
— Господин полковник, лично я предпочитаю небольшую Болгарию, чем великую.
В течение всего разговора Игнатов испытывал какой-то почти детский, беспомощный стыд за себя и за своего командира полка. Даже если бы Банков имел полное право и основание, следовало ли ему говорить все это с таким вызовом и циничной откровенностью? Игнатов не вытерпел и, используя краткую паузу, пока Додев ломал голову над тем, как возразить Банкову, с вызовом выкрикнул:
