Слановский уткнулся головой в одеяло, глотая соленые слезы. Он целовал костлявые руки матери и бормотал какие-то слова, чтобы как-то успокоить ее.
К полудню матери стало лучше. Ей подложили еще пару подушек. Она села в постели. Бойка заплела ей косы, повязала голову черной косынкой, которую мать носила со дня смерти их отца. Пришли соседки, расселись вокруг нее, а говорливая и вездесущая бабушка Луканица стала успокаивать больную.
— От твоей болезни, милая, есть зелье, — так и сыпала она словами. — Андрея Влах даст тебе бальзам, два раза намажешься им и станешь на ноги, попомни мои слова.
— Ох, твоими бы устами, бабушка Луканица, да мед пить, — сказала тихим голосом больная. — А может, и вправду полегчает?
— Слушай меня! Такую болезнь, как твоя, доктор не вылечит. Она от беспокойства, только знахарь тебе поможет. Завтра же утром сбегаю в Сине-Бырдо, он не каждому дает свои лекарства. Не разрешают ему врачевать-то, чтоб им пусто было…
Слановский стоял у окна и переминал пальцами листик герани, которую Бойка вырастила в горшке. Приход и разговоры соседок внесли в дом успокоение. На дворе было душно и тепло. Глаза его слипались от дремоты, но ложиться не хотелось.
Голос бабушки Луканицы заставил его вздрогнуть!
— Как поживает там наш солдат, а, Кирчо?
— Хорошо.
— Он одно время писал, что хочет в люди выбиться и остаться на службе, да, видно, глаз положил на какую-то там зазнобу.
— Ну, у него-то еще есть время. Их призыв увольняют только весной.
— Ох, Кирчо, и я хочу тебя спросить, — подала голос молодая, но преждевременно состарившаяся худенькая женщина, — не знаю, может, слышал ты, наш-то Матей в тюрьме.
— Всюду нос свой совал, — сказала бабушка Луканица. — Вздумал мир переделать, ни дна ему ни покрышки! Если бы был сам по себе — хоть не выходи из тюрьмы, пока небо с овчинку не покажется. А то что же получается, и молодуха должна из-за него страдать!
Только сейчас Слановский понял, что молодая женщина — это Венка, жена его соседа Матейчо.
— Ну? — спросил он.
— Посадили его прошлой весной на пять лет, защиты у нас нет, вот и осудили.
Бабушка Луканица снова вмешалась в разговор:
— Кирчо, сынок, к твоему слову прислушаются, ты большой человек, с начальством на короткой ноге. Попроси их, чтобы выпустили его, скажи, что его жена концы с концами свести не может.
Митьо Ганин, дядя Слановского, который только что вошел в комнату, усмехнулся в усы.
— Не так все скоро делается, как вы думаете. Дело уже рассматривалось.
