сии в свое время, например, нашумела история с «босяками» Горького.
Что же для меня в этой славе убедительного, подтверждающего высоту духа самого писателя и чистоту его идей? И что эти романы сами по себе могут дать обществу для подавления бушующих в нем страстей и приобретения более здравых и глубоких понятий в религии или хотя бы для укрепления чистой непорочной жизни? И течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода? Не может, братия мои, смоковница приносить маслины, или виноградная лоза смоквы; также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду. Мудр ли и разумен кто из вас? Докажи это на самом деле добрым поведением, — говорит апостол (Иак. 3, 11-13). Так, если жизнь писателей не
добра и не благочестива, то мы имеем полное право сомневаться в нравственной ценности и их произведений, как бы блестяще они ни были написаны. А каков был обычный конец их жизни, увидим дальше.
2. Личная жизнь ученого или писателя там, где на нее может лечь какая-нибудь тень и тем повредить его славе и влиянию (читай: дурному) на общество, для широкой публики всячески замалчивается. Ни одного факта из бесчисленного
множества страстей и пороков этих людей не приводится в официальных биографиях, приложенных к их сочинениям. Почему? — Потому что этим «слабостям» нечего противопоставить. Святые же, если и случалось им падать при жизни, умели и каяться (ср. Марию Египетскую), а в биографиях «вождей» человечества как раз страниц о покаянии-то, о последующей добродетельной жизни вы не найдете. В житиях святых (например библейских патриархов) эти слабости нарочно выискиваются и подчеркиваются; если бы их не было, то никто не поверил бы и сверхъестественным добродетелям святых: сказали бы, что это не люди, обремененные плотью, а бесстрастные ангелы. Но теперь, когда Промыслом Божиим показаны их согрешения и падения, мы испытываем:
во-первых, страх, оттого что даже и величайшие дары Св. Духа, чудотворения и пророчества не предохраняют человека (дабы не нарушать дарованной ему свободы воли) от ниспадения до скотского состояния, и побуждаемся сильнее чрез это бодрствовать над собой;
во-вторых, надежду, что и нас Г осподь помилует.
-101-
Благодаря этим падениям, мы на чужом горьком опыте сами учимся, как нам не падать и каким образом, упав, восставать. А жизнь светских писателей может научить только одному — как грешить, но не как восставать. Это понимает и сам мир и потому всячески снаружи закрашивает их гробы, которые посему
