Основы искусства святости. Том 3 | страница 76



современников, вел себя по отношению к последнему на деле совсем иначе. А. Головачева-Панаева в своих «Воспоминаниях» говорит: «С тех пор как Тургенев получил наследство, он постоянно жаловался, что получает доходов с имения очень мало, и в порыве своих скорбей проговаривался... "Я им не внушаю -99-

никакого страха... Прежде мужик с трепетом шел на барский двор, а теперь

70

лезет смело и разговаривает со мной совершенно запанибрата..."»

71

В. Семенкович , вспоминая о Тургеневе, сообщает: «Мужики его родового Спасского-Лутовинова разорены — и разорены при нем — и своим нищенским наделом, и тем, что при выходе на волю они обрезаны во всех угодьях и им буквально некуда курицы выпустить. Спасские мужики - самые бедные во всем Мценском уезде — это подтвердят все знающие положение».

72

Какой отсюда вывод? — Отвечу словами св. Варсонофия Великого : «Если кто говорит о сладости слов Божиих [в данном случае по поводу добродетели — милости к крепостным], а сам не вкушает ее, то этим он показывает, что она горька. Не горько ли слово это: аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет (Мф. 16, 24)? А если оно сладко, то зачем отвергаем его, желая исполнить свою волю? Кто говорит, что он знает путь, ведущий в какой-либо город, и однако спрашивает о сем пути, тот или презирает его, или, насмехаясь, искушает других. Если же кто знает путь и не хочет идти по нем, то такой подвергается осуждению как весьма нерадивый».

Таким образом, хорошее учение должно подкрепляться хорошей жизнью, потому что добродетель в этом случае ручается за истину и чистоту учения автора. А слава, популярность, похвала от людей — что они значат и стоят? -Ничего. Те же люди, которые сегодня кричали о писателе на всех перекрестках, через некоторое время забудут и о самом имени его. Например, прижизненный успех романов французского писателя Эжена Сю был громадный. Вся страна, от простого лавочника до министра, зачитывалась ими, когда в «Journal des Debats» стали печататься его знаменитые «Парижские тайны», все было забыто: политика, финансы, интриги. Все жили новым номером журнала и, в сущности, сказками, простыми «небылицами в лицах». А сам писатель? Да ему это ничего не стоило. Он без всякого труда мог в один день целый том написать. Он писал легко, без задержки, без помарок, как счет из лавочки. Прошла общественная горячка, пронеслось это своего рода поветрие, род литературной инфлюэнцы, развившейся от бациллы в отравленном демонами мозгу писателя, и — все кончено. Все забыли, перешли на новое. Так и у нас в Рос-100-