Ну и правильно, ведь что может быть проще, чем загибать собственные пальцы? И что бы там ни говорили сторонники двенадцатеричной системы счисления о ее возникновении, вследствие подсчета фаланг на одной руке большим пальцем той же самой руки — мне кажется, это уже подгонка фактов. Ибо усложняет процесс.
А если тыкать в фаланги указательным пальцем другой руки, что гораздо удобнее и нагляднее, то уже их окажется не двенадцать, а четырнадцать. Зачем другой рукой? Да хотя бы потому, что иной раз считать приходится не только «в уме», но и демонстрируя полученный результат кому-то еще.
И сбиться при пересчете фаланг проще простого. Тогда как загнутый палец с ним же, только выпрямленным, даже слепой не спутает. Это я к тому, что, возможно, первое счисление на Земле ввели в обиход существа с шестью пальцами?..
Ладно, об этом как-нибудь в другой раз. Не хватало мне еще инопланетных заморочек для полноты ощущений. Да и Круглей как раз перешел к той части лекции, которую пропускать не стоит.
— За один грош или копейку, — купец показал мне отчеканенную на аверсе монеты единицу (кстати, арабскую!), а на реверсе что-то затертое, отдаленно напоминающее копье поперек щита, — можно купить половину хлеба, десяток яиц, две головки капусты, четверть круга сыра. За две — небольшой кусок сала или ломоть мяса. За пять — курицу.
— Нож? — я показал пальцем на его кинжал. — Сколько?
— От качества металла и мастера зависит, — чуть подумав, ответил тот. — Но меньше шиллинга не будет. Железо дорогое.
Угу. С этим понятно. В первом, так сказать, приближении.
— Конь?
— Ну ты и спросил, — развел руками Круглей. — Мерин? Жеребец? Кобыла? Порода? Возраст? Выучка?
— Чтоб ехать…
— Ага, — хохотнул тот. — Два слова — и все стало ясно. Ну, не совсем беззубую клячу, а такую лошадь, которая под твоим весом через милю не упадет, но и вскачь не пустится, хоть прибей — за пять шиллингов, то бишь — полталера, сторгуешь. Дешевле не отдадут. Проще отдельно шкуру продать, кости на мыло, да и мясо, если промариновать, в колбасу сгодится…
— Шкура… — я погладил ладонью свое единственное, если не считать дубины, имущество. — Сколько?
— Хочешь продать? — оживился купец и на какое-то мгновение его глаза заблестели в предвкушении наживы. Но потом Круглей вздохнул и погрустнел. — Ты мне жизнь спас, Степан. Не могу обманывать. Много. Я даже не знаю, как много. Странный зверь. Никогда в жизни такого не видывал. И вообще, раз уж заговорили, спрячь ты ее куда-нибудь. Так-то ты почти не отличаешься от остальных. Ну крупнее многих, да и только. Хотя я и здоровее встречал. Особливо из рыцарского сословия. А в этой шкуре — за версту видать, что чужак. Ну и отношение везде соответствующее будет.
