В ответ на неприкрытую угрозу женщина только рассмеялась и, даже не оглядываясь на ратников, вошла в хижину.
* * *
Что ни говорите, а за последнее время я не только сравнялся ростом с кровлей, но и поумнел существенно. Не зря говорят, что битие определяет сознание. Да чтоб я раньше вот так смирно прятался от каких-то гопников? Оставив терки женщине? Не, я парень по натуре не нарванный и даже флегматичный чуток, но если планка упадет, то тушите свет. И тогда мне пофигу, на «меринах» они на стрелку подъехали или на жеребцах.
Дверь в избу скрипнула, открываясь.
— Степан, ты где? — позвала Мара.
— За домом, где же еще, — проворчал я. — Хозяева велели не геройствовать. А нам что, мы люди маленькие. Могем и в укрытии переждать.
— Это ты верно подметил, — добродушно рассмеялась женщина. — Куда уж меньше. Ни дома оставить, ни с собой взять. Сосунок, да и только. А еще удивлялся, что от него титькой пахнет.
И опять я не понял по ее голосу — шутит Мара или всерьез соглашается.
— Выходи уже, дитятко. Бабушка покушать принесла…
При этом слове мой живот издал такое трубное урчание, что на корню пресек любое возмущение, а я даже покраснел.
— Вот-вот… — опять засмеялась женщина. — И как только дружинники тебя раньше не расслышали? Говорю с Михой, а сама думаю все время: «Глухой он, что ли, знаменосец княжеский? Или попросту не хочет чудище лесное найти?» Накось, замори червячка, пока я обед спроворю…
Мара сунула мне в руки толстую краюху каравая, густо намазанную медом, и пузатый глиняный горшочек молока.
— Извини, Степан, сын Олегов, что на пороге угощаю, но тебе рано в избу соваться. Переколотишь мне там все горшки с непривычки. А то и вовсе притолоку снесешь…
— Спасибо, — пробормотал я смущенно.
Жадно откусил от ломтя хлеба, пахнущего, словно самая лучшая в мире сдоба, прожевал торопливо, проглотил и с удовольствием запил прохладным, непривычного вкуса молоком.
— Козье?
— Шутишь? — вздернула брови женщина. — Стану я с этим вонючим отродьем возиться. — Медвежье.
— Что? — я чуть не поперхнулся, готовый поверить во все что угодно. — Чье?
— Да коровье, коровье. Шучу я… — отмахнулась Мара. — Где это видано, чтоб медведица летом доилась? Зима ее время. Вот уж и впрямь несмышленыш. Ничего не знает. Ничего не видит. Вон хлев прямо перед тобой стоит. А вон там — «лепешка» сегодняшняя, не убрала еще. Неужто и в самом деле так трудно одно с другим сопоставить?
— Теперь, когда ты показала и объяснила, — согласился я, — просто. Но, видишь ли, ммм… Мара, не приучен я под ноги глядеть. Да и хлев с одного взгляда от амбара не отличу.
