— Это её так зовут?
— Ну да. Но ведь, если бы Веженцова сама не дозволяла мужу пить, вернее, не делала бы вида, что это — не кутёж, не пьянство, а просто весёлое препровождение времени, так, ведь, он бы совсем пропал, нашёл бы себе компанию, не беспокойтесь; да уж тогда бы пил не шампанское, не в вашем ресторане, где поневоле надо держать себя прилично, а где-нибудь в притоне.
— Может быть! Только не лежит у меня как-то сердце к этой молодой женщине. Вы вот говорите, она — несчастная, а для чего она наряжается? Другим ведь, просто стеснительно: у меня есть и небогатые барыни.
— Наряжается, потому что муж так требует. Веженцов-то миллионер, сударыня…
— Знаю… Вот видите, больше всего меня удивляет, что я раньше, чем они приехали, слышала о женитьбе Веженцова. Ведь, вы знаете, они женаты всего полгода…
— Неужели?
— Ага, и вы удивились! Чему же? Ну-ка, подумайте, ответьте.
— Да я не знаю, так почему-то не думал, что это такие молодожёны.
— Вот в этом-то вашем недоумении и кроется такое же осуждение как и у меня: не похожа она ни по речам, ни по манерам, ни по поступкам на молоденькую жену.
— Ну, Марья Александровна, ей-Богу, уж я не знаю, в чём она так провинилась перед вами, а только женщина она прелестная и симпатичная в высшей степени. До свидания!
— Вы куда же, к ним?
— К больным, но и к ним, конечно, загляну.
Бородин встал, пожал руку Марье Александровне, отыскал свою шляпу и вышел, очевидно, недовольный разговором, а Марья Александровна поглядела ему вслед с добродушной усмешкой и снова погрузилась в чтение своих счётных книг.
Доктор обошёл первый этаж роскошного пансиона, который уже много лет содержала Марья Александровна Бахматова, и теперь поднимался на второй, чуть не половину которого занимали Веженцовы. Уже с первых шагов ему послышались какие-то крики, стон… Он ускорил шаги и, добежав до крайней двери, дёрнул её так сильно, что лёгкий крючок, на который она была заперта изнутри, сорвался, и Бородин стоял в комнате раньше, чем те, которые занимали её, успела заметить его присутствие.
— Что вы делаете?
Он схватил Веженцова за руку и вырвал у него револьвер. Нина Фёдоровна упала в кресло и разразилась истерическим хохотом, перешедшим в слёзы.
— О, если б не вы, если б не вы, — повторяла она, ударяя бессмысленно кулаком о ручку кресла, — если б не вы!..
— Да, если б не вы, то кому-нибудь из нас не существовать бы! — захохотал Веженцов и, отойдя к столу, налил себе стакан портвейна и выпил его залпом. — Вы вовремя вошли, милейший Нил Нилыч, вам надо медаль за спасение погибающих!
