* * *
Кардак, уроженец одной из южных провинций Франции, считал себя французом; но сирота, привезённый в Россию ребёнком, он собственно ничего не имел общего со своею родиною. Среднего роста, сильный брюнет с оливковым цветом лица, синеватыми белками мрачных глаз, крепированной бородкой и густыми усами, перерезывавшими лицо, он мог сойти и за испанца, и за корсиканца. Его маленькие тёмные руки, едва выдвинувшись у кисти из белых рукавчиков рубашки, уже были покрыты волосами. Нервный, вспыльчивый, страстный, он не был особенно любим ни подчинёнными, ни сослуживцами того учреждения, где занимал высокое положение. Десять лет тому назад он встретил в свете вдову адмирала Болотову, вывозившую двух дочерей. Влюбившись безумно в старшую — Веру, он сделал ей предложение; девушка не имела ни гроша приданого, но это не смутило его, как не смутило и то, что предложение его было принято не сразу, а только по истечении года, когда умерла старая адмиральша, и девушки остались одни на свете.
Женившись на Вере, он взял к себе в дом и сестру её Женю.
Вера была белокурая, бледная, нежная и необыкновенно тихая; за эти-то совершенно противоположные своей натуре качества Кардак и полюбил безумно свою жену.
«Счастлива ли была она?» — он вероятно никогда не задумывался над этим вопросом, но сам он сознавал себя глубоко счастливым человеком. Ревнивый, он почти разорвал со всем обществом, и только несколько человек, считавшихся его друзьями, среди которых был и Погоревский, посещали его дом.
Сын Георгий и дочь Ольга, или как её звали Люлю, замкнули собою горизонт его счастья, но год тому назад в Рождественский вечер в его доме случилось страшное несчастье. Гости уже разъехались, домашние разошлись по своим комнатам, и в то время, как Кардак уносил на руках заснувшую в кресле среди игрушек малютку-дочь, Вера Николаевна, видя, что среди дерева загорается от наклонившейся свечи бумажная сетка, бросилась тушить её, не заметив, что одна свеча догорала ещё на нижней ветке. Кружевной волан её платья вспыхнул, и, когда на её безумный крик в комнату вбежали люди, молодая женщина представляла уже из себя столб огня. Кардак вбежал в зал, когда на несчастную успели накинуть шубу и потушить огонь. На другой день она умерла. Дети так и не узнали о страшной катастрофе; их немедленно на утро праздника увезли в чужой дом и только долго спустя объявили, что мама умерла.
В один год Кардак состарился лет на десять; он похудел, согнулся, голос его стал звучать глухо, и казалось, что только страстная любовь к детям удерживала его на земле. Женя продолжала жить с ним и вести хозяйство; но в громадной богатой квартире, отделённая от beau-frèr'а
