— Ничего вино, как есть, — пробирает.
И через минуту продолжал:
— И как раз мне, сироте — ни маковой росинки не досталось. Днем в походе не был, а сейчас вот на посту сторожи. А Настька там?
— Настька там — веселая. Пляшет, груди трясутся, что кутята в мешке. Ах, хороша девка, что печь жаркая! Ребята и то уже смекают, как бы ее в кусты взять. И пойдет — девка, что кобыла, — на всякого жеребца ржет.
— Анютка — гулящая девка, — продолжал Стуков.
— Анютка — она те полк вынесет. Но тоже с толком надо — сходишь к бабе, а потом всю жизнь майся, за одно-то за удовольствие.
Они выпили еще по кружке, и Стуков явно захмелел. Поведя глазами, он вдруг заметил пленного и на мгновение остолбенел, потом схватил ружье и закричал пьяно:
— У, зараза, убью… Весь вечер из-за тебя, басурмана, тут майся!
— А ты припри колышком дверь, куда он уйдет. Кругом лагерь, наши, некуда ему уйти. А винта в мох зарой. Утром возьмешь. Командир сам пьяной.
На радость корнета партизаны захлопнули дверь и стали что-то прилаживать снаружи. Повозившись недолго, потолкав дверь, оба, по-видимому, ушли, ибо у землянки совсем стихло. А шум в лагере усиливался, непрерывно играли на гармонии, нестройные голоса подхватывали песню, но быстро смолкали, всё покрывал хохот и громкий женский визг. Полежав немного, корнет подошел наощупь к двери и попробовал ее открыть; вначале дверь не поддавалась; надавив плечом посильнее, он всё-таки приоткрыл ее на узенькую щель; снаружи было еще сравнительно светло. Если бежать, то надо было, конечно, сегодня, когда они все там пили; только как перед тем повидать Наташу?.. Прежде всего надо было выждать темноты. Смутно он надеялся, что, может быть, в темноте Наташа как-нибудь проявит себя. Весь день корнет не ел, но голода и теперь не чувствовал; тело было напряжено, словно пронизано током. Иногда у двери раздавался шорох, он вскакивал в испуге, что постовой вернулся, и в надежде — не Наташа ли? Прошло так, по его мнению, около часу; снова приотворив дверь, он увидел, что снаружи уже стемнело Можно было уходить Наташа, очевидно, не могла или не хотела появляться. Присев на нару, он посидел немного, по старому обычаю, перед дорогой, подумал и собрался уже вставать Но к землянке кто-то тихо подошел, ощупал дверь; он слышал с замиранием сердца, как быстро двигались руки. — Кто это мог быть? Потом вдруг легко постучали.
— Wer ist da? — спросил он негромко.
— Андрей Николаевич, это я, — отвечал Наташин голос. — Вы один?
