— Да, — отвечал он шопотом.
Опять наступило молчание. Слышно было только, как работали ее пальцы. Через мгновение дверь приотворилась, и тень Наташи возникла на пороге.
— Вам нужно бежать! — начала она быстрым шопотом: — Сегодня, немедля. Завтра вас хотят перевести в тыл. Я вам принесла шинель, — продолжала она, раздеваясь. — И пилотку. Переоденьтесь… Скорее, скорее… — торопила она.
Он машинально послушался, скинул немецкую шинель, надел другую, всё молча, не зная еще, что сказать.
— Готовы? — спросила Наташа. — В кармане там немного провизии.
— Спасибо, но идемте вместе, мы пройдем заграницу. Я был бы счастлив, Наташа!..
Она засмеялась:
— Не говорите глупостей. И скорее, что называется, — без сантиментов! Дайте, я вас обниму на дорогу.
Корнет ощутил ее лицо поблизости, ее дыхание, блеснули ее глаза, губы, руки ее обвились вокруг его тела.
— Вы хоть и чужой, а совсем, как свой, странно! — шептала она. — Это оттого, что вы Россию любите — я почувствовала сразу. А я без России и дня не прожила бы, повесилась бы! Как представлю себе: всю жизнь у немцев, — лучше умереть! — Она приостановилась, потом припала жадно к его губам, было слышно, как билось ее сердце. — До свиданья, а вернее — прощайте. Вам там лучше…
И прежде, чем он успел что-нибудь ответить, всё не веря, что они навсегда расстаются, она уже освободилась из его рук и скользнула к двери.
— Чуть не забыла, — вдруг добавила она: — в лесу постовые. Пароль — «Пешка». Я случайно узнала. Ну, всего вам хорошего, Андрюша, вспоминайте иногда. — И она скрылась в темноте.
В первое мгновение он хотел броситься за нею, рванулся телом, но тотчас же опомнился, подвел бы и ее и себя на смерть. Да и бесполезно было; лучше, конечно, — прощайте; были они все-таки из двух разных миров. Прислушавшись к шуму лагеря, он вышел наружу. Как раз перед ним лежала на земле, как ковер, полоса света от костра, а по бокам густо стояла тьма. Закрыв дверь в землянку и приперев ее палкой, он шагнул мягко в темноту и сразу же остановился за деревом. Отсюда было хорошо видно. Горело три костра в полукруге, а по бокам сидели партизаны. Двое играли на гармонии, в середине же плясали две пары нечто вроде кадрили — два красноармейца и две девки Притопывая ногой, парни лихо крутили девок, и подолы их юбок развевались веером; пары сходились и расходились, менялись девками и вновь заходились в лихом кружении А под конец оба парня опрокинули обороняющихся девок на руки и оба припали долгим поцелуем к их губам, будто пили из них, под хохот и крик сидящих. Когда стихло, то на середину круга выскочил уже пожилой партизан с бородой; Подберезкин узнал в нем своего собеседника по первому вечеру:
