Николай Гумилев | страница 53
Следствием этого явилась определенная иерархия читательских симпатий (и соответственно антипатий коммунистических властей) по отношению как к покойным, так и здравствующим художникам, — иерархия, порожденная двумя особыми критериями, разумеется, не зафиксированными «официально» в советской критике, но неукоснительно проводимыми даже в легальных литературоведческих и критических аналитических работах, и тем более присутствующих в читательских оценках:
• наличие (или отсутствие) в избранной тем или иным художником творческой позиции четкой проработки проблемы взаимодействия литературы (искусства) и религии,
• конфессиональная маркированность идейно-философского содержания творчества, предполагающая его «богословскую» убедительность (или отсутствие таковой).
В случае, если проблемы симфонии искусства и религии оказывались в центре творческих исканий художника (тем более если они разрешались каким-то позитивным образом), если идейно-философская содержательность произведений, их поэтическая «терминология», образный строй были жестко ориентированы на конкретную богословскую традицию, свойственную какой-либо исторической конфессии (тем более если таковой было Православие), — в этом случае художник мог рассчитывать на исступленную, жертвенную любовь читателей, сотни и тысячи рукописных копий своих произведений, гуляющих по стране, на заучивание их наизусть, на подпольные чтения, на армию добровольных хранителей-энтузиастов, отслеживающих любое архивное движение и строго контролирующих сохранность наследия для потомков. И также — на тотальный запрет со стороны властей, на все мыслимые и немыслимые провокации в свой адрес, на уничтожение тиражей, на яростное преследование…
ЭТО И ЕСТЬ СЛУЧАЙ ГУМИЛЕВА.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Человек, крестящийся на церкви
С легкой руки Гумилева в 1913 году в обиход любителей современной русской поэзии было брошено два загадочных слова — «акмеизм» и «адамизм».
Первое из них, по буквальному объяснению Николая Степановича, было новообразованным русизмом от «слова ακμη — высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора», а второе значило — «мужественно твердый и ясный взгляд на вещи». Как известно, автор другого акмеистического манифеста 1913 года, С. М. Городецкий, употреблял понятия «акмеизм» и «адамизм» уже без всяких специальных оговорок, сочтя, по-видимому, гумилевские объяснения исчерпывающими (см.: