Через три дня он действительно проверил. И оказалось, что большинство хозяев полностью рассчиталось с государством, а остальные спешили с молотьбой и везли на заготовительный пункт то, что полагалось.
Весь день проработал Закис в исполкоме. Он принял человек тридцать и с каждым поговорил отдельно. Безземельные расспрашивали о земле, о пособиях на стройку, о приобретении инвентаря. Крупные хозяева плакались, что нормы лесозаготовок велики, и всячески отлынивали от исполнения возложенных на них обязательств: у одного разломило поясницу, у другого кобыла жеребая, третьему назначили дальний участок леса. А один пожаловался, что вот он переругался с обоими сыновьями, разделил свою большую усадьбу на три части — по пятнадцать гектаров в каждой; теперь их трое новоселов, а агент по заготовкам не желает признавать раздел и обложил всех по самой высокой норме.
Слушая его, Закис не мог удержаться от смеха: слишком ясен был смысл этой махинации.
— Ругайтесь и деритесь, как хотите, дело ваше, но обязательства выполнять все равно придется. А перегородки, что вы поставили за вчерашний день в своем доме, никого не обманут. Хозяйство хозяйством и осталось.
Лишь поздно вечером возвратился он в усадьбу Лиепниеки, где временно жил со всей семьей. Но и там ему не дали покоя: старый Лиепинь, карауливший его чуть не с обеда, явился с жалобами. Вот беда, — две коровы у него остались яловыми, и нет никакой возможности справиться с поставкой молока. Нельзя ли сделать так, чтобы с этих двух коров ничего не сдавать? Опять назначили ему ремонтировать участок дороги — ну и участочек: самый что ни есть изъезженный во всей волости. Ему ли, старику, справиться с такой работой? По соседству мог бы и уважить председатель… К слову, если ему до весны не хватит кормов для коровы и лошаденки, Лиепинь всегда готов помочь.
Нелегко было в то время управлять волостью.
Главное, что помогало Закису разбираться в обстановке, это мысль о том, что он должен соблюдать интересы всего народа. Возможно, что именно за это кое-кто его ненавидел, но больше было таких, которые уважали его за неподкупность, за справедливость. Только жена дома ворчала: как взялся за волостные дела, так совсем забросил свое хозяйство. Это вот была сущая правда, но тут Закис пока ничем не мог помочь.
2
В частом ельнике, близ большака, на стволе срубленного дерева сидели Зиемель и Макс Лиепниек. Отсюда они могли видеть дорогу метров на триста в ту и другую сторону. Зиемель был одет, как лесник, только вместо двустволки у него был автомат немецкого образца, спрятанный под зеленым суконным полушубком. Макс Лиепниек — в стоптанных сапогах, серых, домотканного сукна брюках и теплом пиджаке, в заношенной ушанке — походил на обыкновенного лесоруба. Но что-то дикое, не то волчье, не то кабанье, было в их лицах, обросших щетиной.
