Он понимает, что добыл очко в свою пользу. Понимают это и Знаменский с Томиным.
- Вы упорно защищаетесь, - говорит Пал Палыч. - Изобретательно. Любому адвокату впору. Но мы-то с вами знаем правду.
- Сейчас вы мне еще скажете, как у Достоевского: "Да вы же и убили", Коваль ободрился, идет на обострение.
Пал Палыч длинно улыбается, может быть, предвкушает, как и впрямь скажет, по Достоевскому. Но не сразу, погодя.
- Сначала, - говорит он, - я скажу вам кое-что другое. То дело по наркотикам вел я. Мы оба, - кивает он на Томина.
Новость встряхивает Коваля, новость пугающая.
У него с противниками, оказывается, давние счеты.
- Вы ушли тогда, канули, казалось, безвозвратно. И вот - через десять лет - вы здесь. Вам не кажется, что нас свела судьба? Олег Иваныч?
- Я не Олег Иваныч, - уже машинально.
- Да-да, я говорю о Ковале. Как мы тогда его искали, как добивались от сообщников: имя, адрес, приметы! Вижу их как сейчас - Хомутова, Феликс, Крушанский, другие. Зафлаженная стая без вожака. И все промолчали. В них как бы отраженно виделись его черты. Человек умный, волевой, прекрасный организатор, по-своему справедливый. Возможно, он для них олицетворял даже некое нравственное начало. Теперь я знаю еще и о вашей... работе Коваля на Севере. Он там остался как легенда. И все-таки да, по Достоевскому - он и убил.
Коваля рассказ Знаменского не только занимает, но затрагивает, затягивает. Знаменский на то и рассчитывал.
- Поскольку вам, я вижу, интересно, открою секрет, на чем погорел его бизнес. Смотрим - зелье у наркоманов стало вдруг стандартное. Даже химический состав идентичный. Значит, один источник и массовое производство. И вот вышли мы на пеньковую фабрику. А уже к вечеру и на дачу Хомутовой и на ваш офис под вывеской "КСИБЗ". Все были на месте, всех взяли, кроме главного человека. Почему? Потому что после убийства - как раз в тот день - он был в шоке. В подобных случаях из-за эмоциональной перегрузки убийцы почти всегда несколько часов спят... Выходит, убийство спасло его от ареста.
- Арест, наоборот, мог спасти от убийства, - вставляет Томин. - Ирония судьбы.
- Но за что Коваль убил любимую девушку? Вам не хочется рассказать? вдруг спрашивает Пал Палыч.
Пал Палыч не напрасно допытывается. На самом деле Ковалю хочется рассказать. Если человек десять лет молчит, а потом его доводят до кондиции, ему, конечно, хочется выплеснуть правду. Правда - странная вещь, она всегда наружу просится. Но не всегда ее наружу пускают. Коваль не пустит.
