— Кому — окоп, кому — танцы, — каким-то нехорошим голосом сказал лейтенант, и Зойка, уловив не то упрёк, не то явное осуждение, от смущения сбилась с такта.
— Но… если бы было нельзя, не разрешили бы, — робко пыталась она оправдаться.
— Совесть нужно иметь, а не разрешение, — вдруг начал закипать лейтенант. — Тут — танцульки, а в окопах — бойцы, товарищи мои, может, вот в эту минуту гибнут!
Зойка, окончательно смутившись, молчала, будто именно она была виновата в том, что за тысячи вёрст от фронта, в тылу, в школе в новогоднюю ночь устроили «танцульки». Она было остановилась, но, увлекаемая лейтенантом, ещё продолжала двигаться.
— Ладно, пичуга, — примирительно сказал лейтенант, — жизнь есть жизнь. У каждого своё.
Зойка не понимала, чего же хочет этот неспокойный лейтенант, который, осуждая танцульки, тем не менее, сам танцует весь вечер. Разгоряченный весёлым шумом маскарада, он всё теснее прижимал её к себе, рука его скользила по её спине с непонятным упорством, и ей это было неприятно, тягостно. Она попыталась высвободиться, но лейтенант не отпустил и, приблизив горячие губы к уху, прошептал:
— Пичуга, у тебя сестры старшей нет?
Зойка, хотя и не поняла вопроса до конца, почувствовала в нём что-то стыдное, и ей стал отвратителен этот лейтенант, тяжело и горячо дышавший прямо в ухо. Она рванулась из его рук:
— Пустите меня!
Лейтенант ослабил хватку, но не отпустил. Его лицо исказилось гневом:
— Строишь тут из себя! Да меня, может, убьют через несколько дней!
— Отпустите немедленно! — опять рванулась Зойка.
— Да иди, иди! — лейтенант разжал руки. — Сидят тут за нашей спиной! Ещё и не скажи ничего.
Зойка так живо сейчас всё это представила, что даже содрогнулась от унизительного чувства, охватившего её тогда и вновь остро пережитого. Но сильнее всего её уязвили слова лейтенанта о том, что она сидит за его спиной. И все они тут, в тылу, живут, работают, учатся, даже танцуют только потому, что где-то на фронте вот такие лейтенанты ходят в разведку, сидят в окопах, стреляют и сами могут в любую минуту «схватить пулю», как он выразился.
Зойка уже почти оправдала лейтенанта. Он преподал ей важный урок, обнажив самый главный закон: жизнь равна жизни. Почему именно этот лейтенант должен снова идти на фронт и, может быть, погибнуть, а она остаться? Разве её жизнь лучше, ценнее?
— Ты чего молчишь? — спросил Паша.
Зойка немного помедлила и ответила тоже вопросом:
— Паша, ты хочешь на фронт?
