Зойка всё ещё недоумевала, когда Степан Егорович, улыбаясь, не проговорил, а почти пропел с украинским акцентом:
— Добрэнького утрэчка! А то совсем заспалась дивчина. Как самочувствие?
— Хорошо, — неуверенно ответила Зойка.
— И сам вижу, что хорошо, но бегать еще рано. Посидеть немного в кровати можно, а вставать — ни-ни!
Похлопав ободряюще Зойку по руке, доктор вышел. Зойка пыталась понять, что с ней произошло, но не могла толком ничего вспомнить. Память только сохранила постоянное ощущение страшной тяжести и такую темноту вокруг, в которой ничего нельзя было рассмотреть. Сегодня впервые пришло ощущение покоя, и Зойка стала припоминать, что до больницы у неё была какая-то жизнь, и в этой жизни были другие люди. Но какие? Она прикрыла глаза, вспоминая. Сначала ей не удавалось вспомнить ничего, но потом почему-то представились рельсы. Длинные, бесконечные рельсы, затем — море и тонкие детские ручонки, протягивающие ей маленькую жестяную баночку, полную воды. Зачем? Она совсем не хочет пить. Зачем ей принесли воду, да ещё в проржавевшей баночке? И кто принёс? Детские руки… Дети, дети… Дети! У неё были дети! Много детей! Где дети? Эта отчетливая мысль молнией пронизала Зойкино сознание, и она почти крикнула:
— Где дети?
Медсестра удивлённо повернулась к Зойке, но моментально справилась с удивлением и мягко ответила:
— В детском доме. Разве ты не помнишь?
Грянул оркестр, затарахтели моторные лодки, и на столах появились горы белого хлеба… Да, да, она вспомнила. Она привела детей к людям. Они все живы и здоровы. Значит, где-то здесь, рядом с ней, и она может их увидеть.
— Ко мне никто не приходил? — с надеждой спросила Зойка.
— Приходили, — успокаивающе ответила медсестра, — часто приходили. Ребята из детдома.
— А почему я никого не видела? Их не пустили?
— Как же можно было пустить? В изолятор никого не пускают. Да и смысла не было. Ты же почти всё время, — медсестра поискала слово и, явно чего-то не договаривая, сказала: — Без сознания всё время… И ногу чуть не отрезали, рана такая запущенная. Да Степан Егорович отстоял.
Зойка судорожно ощупала ноги — обе на месте. Медсестра улыбнулась:
— Считай, что счастливо отделалась. Ещё месяца два, и выпишут.
— А сколько я здесь?
— Четыре месяца.
— Четыре? — Зойка обдумывала следующий вопрос, с удивлением глядя на медсестру. — И… всё время без сознания?
Медсестра ответила, стараясь не смотреть на Зойку:
— Иногда приходила в себя, но так кричала и вскакивала, что всё равно бы никого не узнала. Приходилось делать укол. В общем, тяжёлая была, а сейчас ничего, на поправку пойдёшь.
