До третьего выстрела | страница 13



-- Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.

-- Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.

-- Вам -- сестры, а Косте -- хуже горькой редьки.

-- Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.

-- Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.

-- Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.

-- А то вы не смотрите!

Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.

Мухина переобувается в передней.

-- В магазин? -- осведомляется дед.

-- Хлеба к обеду.

-- А что на обед?

-- Щи вчерашние да яичницу зажарю.

-- Знаешь ведь, что нынче постный день! -- Нет чтобы отцу грибочков подать, рыбки. Котлеты да яичницы -- словно назло во искушение вводишь!

-- Грибочки, папаша, на базаре кусаются. И рыбка в цене: вы ведь не селедку просите, а что поблагородней.

-- Константину небось припасла уже и красненького и белень-кого. Как приедет, пир горой. А отцу жалеешь!

-- Мне ваши посты влетают дороже пиров! -- Она направляет-ся к двери. .

-- Стой! Куда простоволосая? -- и таким грозным тоном, что Мухина без звука повязывается косынкой.

Дед переключается на Мишу.

-- Все читаешь?

-- Что поделать, грамотный.

-- А чего читаешь?

-- Исторический роман.

-- Из какой же истории?

-- Времен царя Алексея Михайловича.

-- Тьфу! С него вся скверна пошла.

-- Никона разжаловал, что ли?

-- Не разжаловал, а низложил на собрании всех патриархов. Законно низложил.

-- Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?

-- Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Ни-кон. До Никона все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи, можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об этом в романе объясняется?

-- Никак.

-- Дурак твой историк.

-- Дед, ругаться грех, -- уличает Миша.

-- С вами кругом грех.

За окном слышен условный свист. Перед домом дожидается вся компания. Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше раз-говор на ходу.

-- Чего застрял?

-- Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.

-- И как ты?

-- Ничего, мне на пользу: заставляет извилиной шевелить. Слушайте, какую недавно мыслишку подпустил. Насчет проис-хождения людей. Если, говорит, человек -- венец творения, по образу и подобию, то с него и спрос великий. Происхождение, так сказать, обязывает. Поэтому, говорит, вы нечестивцы, и решили быть лучше от обезьян. С обезьяньих потомков что возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши пра-бабки нагишом по деревьям скакали, тогда, говорит, конечно, кругом сплошной прогресс. Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните -- все равно можете гордиться и возноситься, потому что обезьянам до вас далеко. Даже послед-ний, говорит, болван все ж таки на двух ногах ходит и даже в штанах.