— Всех. Я буду бить этой книгой их по головам, либо, прочитав книгу, найду инструмент получше.
Мы покупаем еду в конце Парк-стрит. Бен ест все, я тоже — кроме мяса, потому что оно всегда выглядит сомнительно, а один из моих коллег, поев мяса, болел пять дней. Но у Бена и желудок, и фигура, как у быка, так что он никогда не заболеет. Мы взбираемся на холм и идем по дороге, ведущей в Клифтон, оставляя за собой дорожку из салата, как Гензель и Гретель.
Я решаю проехаться верхом на Бене, но мне никак не удается залезть ему на спину. Бог его знает, как такой неуклюжей особе, как я, удалось пробыть с Беном так долго. После третьей попытки Бен бежит к вершине холма, держа меня за одну ногу, другая нога болтается в воздухе, а я сама рискую завалиться.
Мы возвращаемся домой. Заливаясь безумным смехом, падаем на кровать.
— Теперь слушай, — говорит Бен, — у меня есть одна проблема, на которую должен взглянуть новый криминальный корреспондент.
В субботу утром я просыпаюсь очень рано и лежу в постели, пытаясь понять, действительно ли со мной вчера случилось что-то ужасное или это был просто дурной сон. Медленно память возвращается ко мне, и я вспоминаю, что мне поручили работать с полицией. Должность корреспондента криминальных новостей, мягко говоря, не популярна, и я не знаю, как мне теперь быть. Я выскальзываю из постели, покидая спящего Бена. Готовлю чай, чтобы утолить нестерпимую жажду, но даже после завтрака вчерашние события продолжают давить на меня тяжким грузом, так что я возвращаюсь в спальню посмотреть, не проснулся ли Бен, чтобы поговорить со мной об этом.
Он еще спит. Какое-то время я бегаю вокруг кровати, открываю и закрываю шкафы, отдергиваю-задергиваю занавески — короче говоря, маюсь дурью. Затем снова проверяю, как там Бен. Он открывает один глаз и бормочет:
— Холли, отстань.
Я бреду обратно в прихожую и беру телефонную трубку, желая таким образом привлечь его внимание. Мой палец зависает над первой цифрой номера Лиззи. Вспомнив ее последнюю реакцию на мой ранний звонок, я набираю другой номер.
— Привет, это я, — говорю я, когда мама берет трубку.
— Кто «я»?
— Это я, Холли.
— Холли, Хол-л-ли, — она задумчиво произносит мое имя, как если бы оно было ей знакомо, но она не помнила, кому это имя принадлежит. В этом заключается не слишком тонкое чувство юмора моей мамы и ее привычка напоминать мне о том, что я не звонила две недели. В нетерпении я подсказываю ей:
— Твоя дочь, Холли.
