Вечером в набитой до отказа римской таверне мы обмыли встречу; такого вина в Нидерландах не найдешь и не отведаешь; теперь я понимаю, что вино можно воспевать в стихах. Рядом с ним пиво поистине варварское пойло.
Мадьяр оказался слаб в коленках и под конец уже клялся мне в вечной дружбе; шел он с трудом и часто падал, но мы все-таки достигли своего крова.
Денег у него не было вовсе, выступать со своей губной гармоникой он здесь не мог из-за строгого полицейского запрета; если поймают с поличным, то немедленно выставят per Schub — пинком и на казенный счет — за пределы страны. Он спросил, не могу ли я ему помочь, покуда он не управится со своими мышками. «Мышками?» — переспросил я. «Да, разве я тебе ничего не рассказывал о своих белых мышах? С ними я обошел всю Венгрию, заработал кучу денег». Потом он показал мне целую мастерскую: спиртовка с железной чашкой, чтобы растапливать в ней стеарин — свечи он добывал обычно с алтарей под прикрытием церковного полумрака, — далее несколько продолговатых камней, в каждом из которых было выбито шесть лунок в форме мышки, моток хвостиков из черной проволоки да кисточка с красной краской, рисовать мышкам глаза. Продукцией этой мастерской были белые стеариновые мышки, которых он выпекал до шести дюжин в день. Со своим товаром он приходил вечерами в какое-нибудь оживленное место, в парк или на променад, где гуляло много народу, там просил внимания, подбрасывал вверх одну свободную мышку, ловил ее и прятал в карман, оттуда же незаметно вытаскивал другую, привязанную тонкой ниткой к пуговице плаща или куртки, а потом эта мышка начинала у него сновать по рукаву, по команде поворачивать назад, выбегать из его шляпы, когда он ей свистел, и прогуливаться по полям шляпы, так что толпа стояла разинув рты, а после представления бросалась покупать эту topolino misterioso — таинственную мышку, чтобы потом разевали рты их домашние. Когда дела шли хорошо, наш друг зарабатывал на мышках до ста лир в день. Но с разрешением на торговлю стало труднее, и он сильно поиздержался.
Редко доводилось мне встречать человека столь целеустремленного во всех жизненных проявлениях, как этот мадьяр; мотив собственной исключительности развился у него до патологической степени. Его заветной мечтой, как он признался мне однажды в минуту слабости, было ненароком изобрести такое средство, чтобы, разбросав его с аэроплана, беспрепятственно уничтожить целый город. Вначале он доказал бы всему миру, на что способен бедный продавец мышек, а потом бы заявил Муссолини: нужно сделать так-то и так-то, иначе с Римом будет то же самое, что и с тем городом. Тогда бы все при виде его падали ниц, как перед божественным существом.
