Только перед нею он немел. Порой ему чудилось, что она глядит на него нетерпеливо, как будто ждет продолжения того, что было сказано им тогда в институтском дворе. Но стоило ему почувствовать на себе взгляд с той стороны, где сидела она, как лицо ее тотчас же превращалось в ничего не выражающую маску, и ему казалось, что он ошибся и ему это только показалось. Он решил никогда больше с ней не заговаривать. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как вести себя по-прежнему. Ему дорого обходились эти спектакли, так что к концу урока он чуть не валился с ног за кафедрой. Он изнемогал, чувствуя себя одновременно победителем и побежденным. Он уже ясно видел, какой океан лежал между ними, какие непреодолимые волны вздымались перед ним на пути к ней. Он боялся, что жизнь обделила его качествами, необходимыми для такого подвига. Она же все время проплывала перед его взором под лимонными деревьями, ускользая вдаль, а он смотрел на эти оголенные плечи, думая, как хорошо они поместились бы в его ладонях, если бы он когда-нибудь решился к ним притронуться. Он смотрел на ее щиколотки, силясь представить себе, каково это было бы, если бы он соприкоснулся с ними своей ногой. Каково это было бы, ощутить ее ладонь на своей щеке. И как от этих прикосновений она, наверное, обрела бы для него настоящую реальность. Но пока что она продолжала быть для него чудесной иллюзией, как утесы на морском берегу, о которых он читал в детстве, пытаясь мысленно представить себе, как они выглядят.
Прошло несколько дней. Он по-прежнему продолжал приходить в институт задолго до начала занятий и садился потом с газетой возле клетки с попугаями. Роса Рама здоровалась с ним, декан бурчал что-то невнятное, торопливо проходя с чашкой дымящегося кофе в руке, иногда кто-нибудь из студентов улыбался, увидев его на скамейке с газетой. Затем появлялась она, и от ее появления на весь мир разливалось золотое сияние и одновременно веяло стужей. Строчки перед глазами плавились и сливались, а кожа у него покрывалась пупырышками. Клара Йоргенсен приходила, как всегда, прижимая к груди стопку книг, словно печатный щит, и садилась на скамейку по другую сторону двора. Между ними простирался океан. Лицо ее всегда пряталось за раскрытым переплетом. Этот трагикомический спектакль так и продолжался, пока однажды он не заметил одну деталь, которая тотчас же превратила ее в земное существо. Устроившись на скамейке, она погрузилась в чтение его книги. На обложке было напечатано его имя, и ее указательный палец, словно лаская, протянулся, коснувшись его фамилии. Оказывается, она читает про его жизнь. Он вдруг испугался и пожалел, что дал ей эту книгу, которая так много могла о нем рассказать. Он встал и пересек двор, направляясь к ней.
