81. Тотчас ночью со всею поспешностью пелопоннесцы пустились вдоль берега домой; и перетащив у Левкады186 корабли свои через перешеек, чтобы не быть замеченными во время обхода острова, они благополучно прибыли обратно.
Когда керкиряне узнали о приближении аттических кораблей и об уходе неприятельских, они ввели в город мессенян, стоявших дотоле за стенами, а тридцати кораблям своим приказали плыть в обход к Гиллайской гавани. И еще не успели корабли прийти, как керкиряне стали убивать всех, кого захватывали из противников; всех тех, кого уговорили взойти на корабли, они теперь выводили на сушу и умерщвляли; а в святилище Геры они убедили около пятидесяти человек молящих ввериться суду и всех приговорили к смерти. Тогда большинство молящих, не поддавшиеся увещаниям, видя, что творится, стали убивать друг друга тут же в святилище; некоторые повесились на деревьях, другие лишали себя жизни кто как мог. В течение семи дней, пока в гавани стоял Евримедонт с шестьюдесятью кораблями, керкиряне убивали всех сограждан, казавшихся врагами, обвиняя их в умыслах против народа; иные, впрочем, пали жертвою личной вражды, другие убиты были должниками из-за денег; смерть царила во всех видах, творилось все, что творится в подобные времена, и даже больше: отец убивал сына, молящих отрывали от святынь и убивали при святынях, некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли.
82. До такого ожесточения дошла междоусобная распря. Она показалась тем ужаснее, что проявилась впервые; а потом уже пришла в движение едва ли не вся Эллада, ибо всюду в раздорах народ звал па помощь афинян, а олигархи — лакедемонян. В мирное время те и другие не имели бы ни повода, ни возможностей для такого призыва, война же облегчала привлечение союзников для каждого, кто искал мятежа, чтобы повредить противникам, а для себя извлечь выгоду. И вследствие междоусобиц множество тяжких бед обрушилось на все города, бед, какие бывают и будут всегда, пока человеческая природа останется тою же, они лишь бывают то сильнее, то слабее и меняют свой вид в зависимости от каждой перемены обстоятельств: во время мира и благополучия государства и люди бывают доброжелательней, так как их не приневоливают безвыходные положения; а война, лишая людей повседневных удобств, насильно учит страсти толпы откликаться на обстоятельства.
Итак, междоусобная брань царила в государствах. Которые и запаздывали, те по слухам узнавали все, что было, и шли еще дальше в крайностях своих замыслов — в коварстве ли нападений, в бессмысленности ли отмщений. Обычные значения слов стали пониматься по-другому. Безрассудная отвага считалась мужеством во имя друзей, предусмотрительная осторожность — благовидною трусостью, здравомыслие — личиной малодушия, вдумчивость во всем — неспособностью ни к чему. Безумное рвение признавалось уделом мужа, а осмотрительное обсуждение — удобным поводом уклончивости. Человек недовольный считался неизменно надежным, а кто возражал ему — подозрительным; удачливый кознодей слыл умником, а разгадавший козни — еще того умней; а кто заботился, чтобы во всем этом не было нужды, того обвиняли в подрыве товарищества
