— Кто знает! К вопросу о церкви государь всегда был равнодушен, а теперь, когда его так усердно к космополитизму склоняют, надо ждать, что он скорее окажет иезуитам протекцию, чем другое что.
— И все это с него слетит, вот увидишь! — воскликнула графиня. — Ему все хочется лучше сделать, он боится ошибиться, поступить против законов нравственности и справедливости, ищет правду и в себе, и в людях, вот и колеблется, а как поймет, чего России надо, ну, тогда и сила у него явится поступать решительно, и всех палачей разгонит…
— А пока все эти палачи, — быстро заговорил князь, — сидят на своих местах да над нами издеваются. И не только над нами, а и над самыми близкими к нему людьми. Императрица-мать всем жалуется, что она видеть не может Палена, а он продолжает занимать свою должность. Да что Пален! Начинают всплывать люди опаснее его. Страшно подумать, кто больше всех этой катастрофой воспользуется! Поляки-то какую над государем силу забрали! И как скоро!
— Полно! Не век же ему с поляками возиться — надоедят. Они сами не выдержат, чтобы не наглупить.
— Нет, эти себя раньше времени не выдадут. Замыслы у них широкие и давным-давно обдуманные. А посмотрите, с каким тактом они себя держат. Как скромно и с каким достоинством! И как ловко всех обводят! С кем они только здесь ни дружны, к кому не влезли в доверие! И все под личиною гуманности да стремления к нравственному усовершенствованию! Ведь на половине государя, при жизни покойного царя, только и речи было, что об узости национальных идей да о прелестях космополитизма. Теперь идеи эти начнут приводить в исполнение, а видеть это я не желаю, — прибавил князь с раздражением.
— Да вздор все это! — снова перебила его Авдотья Алексеевна. — Вот увидишь, что он все свои мечтания бросит. Одно дело — фантасмагории разводить, а другое — государством править. Недаром же он на руках Великой Екатерины вырос и воспитался.
— Не сумела она его выучить понимать себя, — с горечью сказал князь.
— Экую новость сказал! Да кто же этого не знает? Понимал бы он ее великую русскую душу, так уж теперь пятый год царствовал бы и не дошло бы до такого ужаса… Ясновидящая она была, все в премудрости своей прозревала, да уж люди-то больно подлы… А тебе, князенька, я все-таки скажу: не вовремя ты его теперь покидаешь! Хоть бы дождался…
— Чтобы обо мне не пожалели? Нет, ma tante, этого дожидаться я не хочу. Да и сами вы в глубине своей души сознаете, что я иначе поступить не могу.
