— Потолкуем теперь. Гостей я своих проводила, и никто нам мешать не станет, авось вдвоем и надумаем что-нибудь, — сказала она с напускной веселостью, притворяясь, что не замечает его бледности, а также того, как дрожит роковое письмо в его руках.
Максимов молча стоял потупившись.
Графиня опустилась на большой турецкий диван со множеством вышитых подушек (подношения бесчисленных ее внучек и племянниц) и, указывая на место рядом с собою, прибавила:
— Садись и соберись с мыслями. Будь мужчиной, таким, каким твой отец был, когда он по твоей матери вздыхал. Не вдруг их дело сладилось. Не раз приходилось мне на этом самом диване любовные конфиденции твоей маменьки выслушивать да утешать ее. Давно это было, а вот как сейчас помню. Разворошил он во мне старые воспоминания этим письмом… Я ему уже ответила. Написала ему, — продолжала она, отвечая на вопрос, красноречиво выражавшийся в глазах ее слушателя, — чтобы он со свадьбой не торопился. Ты, понятно, из его воли не выйдешь, невесту, которую он тебе выбрал…
— Да ведь вы знаете, Авдотья Алексеевна, что мне нельзя жениться…
— Дай досказать, твоя речь впереди, — прервала графиня возражение, невольно сорвавшееся с губ Максимова. — По-моему, тебе ничего больше не остается, как ждать. Успеешь еще огорошить твоего старика дурной вестью. А кто знает? Может, удастся твое дело и поправить? Никто, как Бог!
Максимов подумал, что без основания она не стала бы так говорить, и его сердце забилось надеждой.
А Батманова между тем продолжала:
— Я твоему батюшке написала, что, узнав тебя коротко, нахожу, что жениться тебе рано. Пусть повременит с этим делом годик-другой. А кто знает? Может, тем временем дело твое и поправится? Никто, как Бог! Надеюсь, что твой отец на мои резоны сдастся. Недаром же не тебе первому, а мне про свой прожект отписал и предоставляет на мое благоусмотрение — говорить тебе про его письмо или нет. Не совсем, значит, он на этот счет без сумления. Ну, вот я и решила отсрочку для тебя у него выпросить. В два года-то много воды утечет; может, в течение этого времени удастся и царя умилостивить, кто знает! Добрые люди тебя не забывают; князь Александр Яковлевич закинул про тебя словечко цесаревичу, и наш ангел обещал при первой возможности упросить за тебя государя.
Сам цесаревич! Именно то, чего всего больше желал Максимов и на что не смел надеяться!
Вне себя от радости, он схватил руку графини и прижался к ней губами.
— Ну, полно, полно благодарить меня, еще не за что. Вот как, Бог даст, разведем мы тебя с немкой, ну, тогда можешь мне и в ножки поклониться, а теперь еще не за что, — повторила Батманова со вздохом. — Как еще дело повернется, неизвестно. Силы-то у нашего сокола ясного, цесаревича, не очень-то много, во всем его урезывают. А родителю твоему, — продолжала она, меняя тон, — я написала, что ничего тебе про письмо его не сказала. Да ведь и вправду, ты только все сейчас узнал, а ответ свой я ему уже вчера отправила. Не врать, значит, тебе ему надо, а только помалкивать, — прибавила она с иронической усмешкой.
