— Вы живете у портного Клокенберга? — спросил граф, мельком взглядывая на притворенную дверь в соседнюю комнату.
«Вот оно, доползли-таки наконец!» — подумал Максимов, и ему стало жутко, но не настолько, чтобы он потерял самообладание, и он твердым голосом приступил к своей исповеди:
— Я жил у него до вчерашнего дня, ваше сиятельство, но у нас вышли неприятности…
— Из-за его дочери?
— Точно так, ваше сиятельство. Он ее…
Его опять прервали, и на этот раз с улыбкой:
— Вы влюблены в нее?
Вопрос был так неожидан, что Максимов мог только широко раскрыть глаза от изумления.
— И она тоже вас любит, — продолжал граф, не дожидаясь ответа и не переставая милостиво улыбаться. — Вы знаете, на что она решилась было с отчаяния?
Максимов отрицательно качнул головой: слова не выговаривались. Он ровно ничего не понимал из того, что ему говорили.
— Она хотела лишить себя жизни и бросилась в воду, но ее спасли, и государь император, узнав про это приключение, милостиво соизволил приказать обвенчать вас.
Граф еще говорил что-то, но Максимов ничего не слышал. В голове его поднялся неописуемый сумбур, и все, что происходило с ним, казалось ему нелепым кошмаром.
Однако вскоре пришлось убедиться, что это — не сон, а горькая действительность. Повторив ему еще раз, что государь приказал обвенчать его с девицей Клокенберг, граф прибавил, что царское повеление должно быть исполнено немедленно.
— Священник предупрежден, ваша невеста здесь, и вас сейчас отвезут в церковь… в моей карете, — любезно прибавил он, все еще приписывая бледность и растерянность своего слушателя радости от нежданно-негаданно свалившегося ему на голову счастья.
Но ему вскоре пришлось убедиться, что он ошибается.
— Ваше сиятельство, да за что же?! — воскликнул, наконец, Максимов с таким отчаянием, что сомневаться в том, каким жестоким наказанием считает он для себя царскую милость, было нельзя.
— Разве вы не любите девицу Клокенберг? — спросил граф с досадой.
— Я ее вовсе не знаю… никогда с нею не говорил… Да, наконец, я и не думаю еще жениться… И без благословения отца… Войдите в мое положение, ваше сиятельство! Я — русский дворянин, сын заслуженного офицера, никакой вины за собой не знаю; за что же меня подвергают такому насилию — связывают с девушкой, которую я вовсе не люблю, о которой никогда не думал, с какой-то немкой… Ваше сиятельство, это жестоко, я этого не заслужил…
С каждым словом этой бессвязной речи, вырывавшейся из глубины души несчастного молодого человека, как громом пораженного неожиданным приказом, граф все больше убеждался в его искренности, но ничего для спасения его не мог придумать. В своих решениях царь был тверд, и только быстрым исполнением их можно было угодить ему. Очень может быть, что уже сегодня, при утреннем докладе, он спросит: «Обвенчан ли регистратор Максимов с дочерью портного мастера Клокенберга?» — и ответить отрицательно — значит самому рисковать опалой.
