— Князь Иван хочет тебя видеть, святой владыка. Когда поволишь принять его?
— Коль князю Ивану досуже, жду его милость сейчас.
Дьяк с новым низким поклоном удалился, и спустя немного времени Шуйский вошел к новгородскому владыке в келью.
— Потайно хотел бы я с тобою говорить, святой владыка, — промолвил гость, недоверчиво поглядывая на стоящего у стены Сильвестра.
— Говори без боязни, князь, отец Сильвестр свой человек!
Продолжая недоверчиво посматривать на священника, Шуйский проговорил:
— Наметили мы, святой владыка, в митрополиты игумена Троице-Сергиева монастыря, Иоасафа… Угоден он тебе?
Макарий на минуту задумался: он хорошо понимал, что идти против любимца великого князя было невозможно, и потому, сдержав себя, спокойно ответил:
— Князь Иван Васильевич, супротив его избрания я не пойду.
Ответ Макария, по-видимому, пришелся князю по душе.
— Вижу, владыка, что ты понимаешь пользу государеву, скажу тебе по совести, что и другие владыки согласны избрать Иоасафа, я с ними со всеми уже переговорил.
Разговор на этом прекратился. Князь, снова получив благословение от Макария, вышел из кельи.
— Видишь, отец Сильвестр, сколь справедливо писание: «Будьте кротки, аки голуби, и хитры, аки змии». Скажи я ему, что не по сердцу мне Иоасаф Скрипицин, все равно ничего бы из этого не вышло, в митрополиты бы его избрали, а я заслужил бы немилость.
— Владыка святой, не иди против Иоасафа, он человек для России нужный и, верь мне, будет полезен великому князю.
— Неужели ты так думаешь? — изумленно спросил Макарий. — А я стоял бы на стороне Даниила.
— Он свержен, владыка святой, и едва когда-либо снова получит митрополичий посох, его слава отошла, увидишь сам, как будет поступать Иоасаф.
— А ты почему это знаешь?
— Сказывали ближние к нему люди. Я сегодня кое-кого спрашивал.
— Что ж, коли так, пусть избирают его в митрополиты.
Случайная встреча Сильвестра в Успенском соборе со служками троицкого игумена выяснила ему личность будущего московского владыки; Иоасаф показался Сильвестру самым подходящим изо всех остальных кандидатов. Он верил, что скромный игумен с большим вниманием, чем кто-либо другой, отнесется к своей трудной обязанности.
