«Старая верблюдица»? Это было уж слишком! Альдо поперхнулся глотком вина и мог бы погибнуть, если бы виновник не пришел ему на помощь, ударив несколько раз по спине с силой, способной свалить с ног быка. После экзекуции голос вернулся к Альдо, но был настолько слаб, что Адальбер счел нужным взять инициативу в свои руки.
– Вполне естественно, профессор, что вы этого не знаете, но Морозини очень привязан к мадам де Соммьер. И я также разделяю его привязанность, – весомо добавил он. – Маркиза во всех смыслах слова очаровательная старая дама и все еще хороша, несмотря на годы, но больше всего ее красит великолепное чувство юмора.
– Право, я начинаю сомневаться, говорим ли мы об одной и той же даме! Мари-Амели де Фешероль, ставшая благодаря замужеству маркизой де Соммьер, родившая сына…
– Которого, к своему большому горю, она потеряла несколько лет тому назад. И если вы скажете, что она живет на улице Альфреда де Виньи в великолепном особняке, унаследованном от знаменитой кокотки, на которой один из дядюшек маркиза, большой любитель повеселиться, отважился жениться, то мы говорим об одной и той же даме.
– Да, это она. И я задаюсь вопросом: может быть, это я ошибся?
– В чем? – прохрипел Альдо, к нему уже почти вернулся не только голос, но и обычный цвет лица.
– В выборе. Моя покойная жена Сесиль – Господи! Упокой ее душу и пошли ей радости! – в девичестве была хороша собой, скромна, нежна и обожала петь романсы, аккомпанируя себе на арфе. Но с годами она стала сварливой, подозрительной, страшно набожной и безумно глупой. Признаюсь, что я ей порой изменял – больше мысленно, горюя о своей великолепной кузине Изабелле Морозини. И когда Сесиль умерла, я, надо признаться, не слишком горевал о ней. Из-за этого Амели и высказала мне все, что она обо мне думает, запретила переступать порог своего дома и когда-либо к ней обращаться. Я, разумеется, смертельно обиделся, и мы пребываем в ссоре до сих пор. А теперь, – добавил он, вставая, – я полагаю, мне лучше закончить обедать у себя дома.
– Ни в коем случае! – Альдо тоже вскочил и, успокаивая старого профессора, положил ему руку на плечо. – Я должен попросить у вас прощения за свою слишком бурную реакцию. Сознаюсь, причина в моей привязанности к маркизе, которая была едва ощутимой в детстве и юности, но с годами углубилась и стала по-настоящему теплой и искренней. Скажу еще, что я впервые слышу нелестный отзыв о ней…
– Разве я сказал что-то плохое? Учитывая обширность моего негативного лексикона, я просто воспользовался эвфемизмом. Ну что, я прощен?
