…Калорийное питание? Им и досыта‑то не каждый день удается поесть!
— Думаю, Рани, докладную подать все‑таки надо. Направь прямо в департамент здравоохранения. И подробно опиши все три случая — Гульви, Шауката и Бирджу.
Ребятишки в «Молочный центр» приходят теперь хмурые. Всегда такой оживлённый, уголок этот теперь обезлюдел. И каждый парнишка, заходя в центр, непременно заводит речь о неугомонном проказнике и выдумщике Бирджу. Загадок‑то сколько знал, и как они в голове у него помещались? Только влетит, бывало, под навес: «А ну‑ка, от–гадай!.. Ни окон, ни дверей — полна комната людей — что такое?»
Бесподобно имитировал всех — и сверстников, и взрослых. Однажды с таким искусством изобразил немого, что даже мадам Чако поверг в изумление.
Хотя Бирджу уже не было в живых, занимать его место никому не разрешали. Если кто и присядет ненароком на минутку, тут же окрикнут: «Кто это там уселся на место бабу Бирджендры Лала?»
Поэтому место Бирджу пустует.
Рамратия вынимает из ящика его учетную карточку и откладывает в сторонку, а фельдшер красными чернилами делает в уголке пометку: Died[56].
У застенчивой Гульви были большие, очень выразительные глаза.
А Шаукат постоянно напевал какую‑нибудь песенку из кинофильма и, запуская волчок, обычно приговаривал: «Слушай, что тебе прикажут, не послушаешь — накажут».
Щенку по кличке Ракет–Кумар лечение пошло на пользу: он поправился, шерсть на нем залоснилась. Но, видно, приглянулся кому‑то Ракет–Кумар: щенка украли, и теперь при одном воспоминании о своем любимце на глаза Бульбуль невольно набегают слезы.
Ребятишки, собравшиеся у «Молочного центра», затевают шумную игру в пятнашки. Оттуда несутся весёлые крики и смех.
— Догоняй, догоняй!
— Ага, попался–а-а!
— Запятнали!!!
На самую высокую ветку дерева, что растет у края площадки, бесшумно опускается коршун: небось с удачной охоты вернулся. Он с любопытством разглядывает шумную стайку малышей, копошащихся внизу.
— Смотри‑ка, птичек точно ветром сдуло!
— Коршун‑то, когда усядется, птица как птица! Не сказали б заранее — ни за что не узнал бы!
— О Гульви! О доченька! — доносится откуда‑то отчаянный крик. — Куда ты ушла от нас, доченька?
— Э–э! Это нечестно! Тебя запятнали!
Ребятишки весело носятся по площадке, а Бэла Гупта, глядя на них, не может отделаться от странного ощущения, будто все матери разыскивают её, свою пропавшую дочь Бэлу, и каждый мужчина, оплакивающий своих детей, — её отец. В ушах звучит его голос: «Дочка! Доченька дорогая! Где ты? Вернись! Бэ–э-эла–а!»
