— Черт знает, как волнуюсь! — Горький откинул волосы со лба. — Места не нахожу. На репетициях — то кажется, все идет, как надо, а то — руки опускаются, все не так. Одно дело написать пьесу… здесь ты один на один с героями: куда хочешь, туда и поведешь, а другое — в театр отдать. Будто ребенка в люди пустить.
— Ничего, Алексей Максимович, все склеится. Вы же видите — все мы сейчас болеем вашей пьесой. И лечение от болезни только одно — премьера и суд зрительский.
— Не засудили бы…
— Не переживайте, у вас в адвокатах вся труппа, — рассмеялся Морозов. — Ну, что домой собираться будем или грибочки доедите?
Горький помотал головой.
Савва отсчитал деньги, положил на стол, поставил сверху графин с недопитой водкой и поднялся.
— Я, Савва Тимофеевич, поговорить с вами об одном деле важном хотел! — смущенно сказал Горький, поднимаясь следом. — Только, — огляделся он, — народу здесь многовато. Давайте завтра встретимся в тихом местечке, и побеседуем. Как?
— Завтра, так завтра, — Савва потушил папиросу. — А сейчас — домой. Что-то я устал сегодня. А, может, — кивнул на стол, — водка сморила.
Вышли из трактира. Пронизывающий ветер гнал листву по мостовой. Полумертвые листья не сопротивлялись, только недовольно шуршали, будто жалуясь на быстротечную жизнь. Мимо прокатилась шляпа, сорванная порывом ветра с чьей-то головы. За ней, неуклюже нагибаясь в тщетных попытках поймать беглянку, семенил тучный человек в застегнутом наглухо пальто. Ветер не отдавал отнятую игрушку, подгоняя все быстрее и быстрее.
— Да-а, — протянул Морозов, поднимая меховой воротник. — Вот-вот декабрь, а снега нет. Что-то в природном механизме сломалось. Придерживайте шляпу, Алексей Максимович! А то после еды бегом заниматься — совсем несподручно. Не пришлось бы в трактир возвращаться силы восстанавливать, — засмеялся он, усаживаясь в подъехавшую пролетку. — А хотите — подвезу, хотя знаю, гостиница ваша — за углом.
— Благодарствую, Савва Тимофеевич, — приложил руку Горький к груди, — мне, и вправду, до места рукой подать. Что ж завтра увидимся?
— Так договорились уже, Алексей Максимович! Мне по два раза повторять не надо.
* * *
— Так что, Максимы Горькие к вам — поглаживая седые бакенбарды, громко известил лакей, подойдя к двери кабинета Андреевой.
— В гостиную его проводи, Захар, — распорядилась та, отодвинула исписанные листки бумаги с переводом, отложила перо, прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла, чтобы унять волнение.
