— Без Морозова я в этом деле оставаться не могу, — закашлявшись, возразил Станиславский. — Ни в коем случае. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец… — устало вытянул он ноги и потер колено, — наконец, потому, что такого именно человека я ждал с самого начала моей театральной деятельности! — снова потер колено и поморщился, — как ждал, впрочем, и вас.
В зал заглянул кто-то из артистов, но, увидев возбужденное, покрасневшее лицо Немировича, тут же поспешно прикрыл дверь. Владимир Иванович достал из кармана платок и промокнул лоб.
— Я требую, — убрал он платок в карман, — чтобы мы заключили с ним письменный договор, обговорив участие в деле всех нас — троих директоров. Я любой подлости от него ожидать могу Обманет, вокруг пальца обведет, мы и не сразу заметим. Купчишка — презрительно воскликнул он и, помолчав, добавил недовольно:
— И потом этот его роман с Андреевой… — в голосе зазвучали нотки нарочитой озабоченности. — Он ради нее что угодно выкинет.
Станиславский встал и, слегка прихрамывая, поднялся на сцену. Немирович шагнул навстречу. Они остановились друг напротив друга на расстоянии нескольких шагов. «Как на дуэли», — промелькнуло в голове Станиславского.
— Не советую вам делать этого, — жестко сказал он. — Знаю на практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага? И предупреждаю, — повысил он голос, — я не буду также, на будущее время, играть двойную игру, мирить Морозова с Немировичем и наоборот. А позиция ваша — есть не что иное, как проявление личного и мелкого самолюбия, которое разрушает всякие благие начинания.
Немирович выслушал молча. На лице его было написано искреннее страдание из-за необходимости прямо сейчас сделать выбор, способный решительно повернуть всю его жизнь, которую без театра и представить невозможно.
Станиславский снова спустился в зрительный зал и направился к выходу.
— Кстати, Владимир Иванович, уж не ревнуете ли вы часом Марию Федоровну, а? — с лукавой улыбкой обернулся Станиславский к Немировичу и даже рассмеялся, увидев его растерянное лицо.
* * *
«Отношения Саввы Тимофеевича к Вам — исключительные Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите? Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал ради спасения кого-то. Я люблю Ваш ум и взгляды и совсем не люблю Вас актеркой в жизни. Эта актерка — Ваш главный враг…»
