Свидетели рассвета
У столичных ворот я встретил его,
растерянного и печального,
в тревожных чертах,
пригнувших его, как кипарис,
застывший и тихий.
Его обвевал ветерок,
нашептывал что-то,
но он не ответит.
Ворота столиц...
Имена городов пусть останутся тайной –
я пою их арабские имена, когда горе ликует
и детей моего народа
срезают снаряды,
я взываю к ним, я кричу, но никто
не ответит.
Они все ушли на запад и север. Жаль,
что они не ушли на восток, жаль,
что они не стали звездами в изгнании,
слуги чужих.
В урожай они пели под соснами,
но то был не их урожай,
а людей без сердец,
овладевших землей изгнания.
Не хороните меня ни в одной из арабских столиц,
все они долго терзали меня,
ничего не давая взамен, только бедность и смерть
и мучеников, погребенных в близком соседстве,
новых родственников,
их в достатке на каждого чужака.
Нет, не хороните меня ни в одной из арабских столиц,
избавьте меня от этого испытания!
У столичных ворот я встретил его
с навсегда поникшей головой –
и бессмертного, как земля Хеврона,
гордого, как горы Сафад.
Он был легок, подобно старому вину,
растекшемуся по телу.
Я соблазнил бы звезды
осветить его пышный отъезд.
Одну звезду, чтоб хранить его,
и одну прекрасную деву,
прильнувшую к нему навсегда.
Мохаммед Али Таха
Родился в 1931 году в Саффурии, деревушке под Назаретом, стертой с лица земли в 1948-м. Мохаммед Али Таха самоучка и начал писать стихи поздно, после пятидесяти лет. Его поэзия очень популярна в Палестине и среди арабов Израиля. Автор нескольких сборников стихов. Живет в Назарете.
тромбоз
я был дитем
когда свалился в пропасть
но не умер
я был слишком юн
когда тонул в реке
и все же выплыл
от противопехотных мин
разбросанных без счета по границам
мой бог привычно
бережет меня сегодня
должно быть ради моих песен
нервных
словно юность
здесь цветок там крик
но я не умираю
на пороге дома
меня пытались резать
как ягненка
тысячи попыток резать горло
от уха к уху
и нефть сгущалась в моих венах
имя бога
и кровь в висках
стучала
будто висельник
босыми пятками о ствол
и успокаивалась
как просвирник
большой и темно-красный
точно знак
предупреждавший
дворцы посольства и суды
а завтра
господи храни нас
умолкнут телефоны
во всех дворцах
и всех борделях
стран залива
кроме одного
в котором голос
прикажет истребить меня
да только я неистребим
я обернусь осколком
шрапнели
лезвием ножа
и поселюсь в их шеях
я останусь
пятном кровавым
с облако размером
расплывшимся
по мировой тунике
© 1999 Фатен аль-Наджар, предисловие.
