Когда в городе начались пересуды, он решил: пора кончать. Поиграли — и хватит. Тут и случай удачный подвернулся — Лариса на несколько дней уехала к матери в деревню. Певунов, ни от кого не прячась, провожал ее, и на перроне, перед отходом поезда прямо ей сказал: «Что ж, расстанемся навсегда, дорогая!» Он любил вот такие неожиданные эффекты. Точно расшатавшийся зуб вырвать.
— Насовсем расстанемся, папочка? — переспросила Лариса.
— Что поделаешь… у меня семья, разговоры пошли… Но нам было хорошо, верно?
Лариса смотрела на него соболезнующе.
— Ну да! Иногда ты бывал удивительно занудлив.
— Не заводись, Ларка!
— Ты действительно решил от меня отделаться?
Он испугался, что она устроит сцену. При подобных стремительных прощаниях это бывает редко, но все же бывает.
— Какие ты слова подбираешь. Не стыдно?
Свирепый, стальной блеск плеснул на мгновение из ее глаз.
— Ладно, ладно, папочка! — Она уже смеялась. — Гляди, не ошибись. — Легко вспрыгнула на подножку, в тамбуре обернулась, помахала ему ручкой, послала воздушный поцелуй.
С ее отъездом навалилось на Певунова безумие любви. Раскрутило и заклинило что-то в душе. Поначалу он думал, что заболел. Прожив за пятьдесят лет, он не испытал еще той истребительной страсти, которая подталкивает человека к пропасти и выстилает эту пропасть желанными цветами. Вскоре он заметил, что с головой у него не все ладно. Как-то сидели на кухне с Аленой и пили чай. Дочь вдруг испуганно его окликнула: «Папа!» Оказывается, он, идиотски жмурясь, прихлебывал чай из пустого блюдечка… На третий день он пошел к дому Ларисы и долго названивал в дверь, хотя она предупреждала, что вернется не раньше среды. Потом ходил туда каждый вечер после работы. Около дома его подстерегала соседка Ларисы, злющая старуха татарского происхождения по имени Исмаиль. Старуха следила за ним с кривой ухмылкой и постукивала клюкой по асфальту. Изо рта се капала зловещая слюна. Она была в валенках и яркой персидской шали. Однажды он ей сказал:
— Ну что ты следишь за мной, бабка Исмаиль, точно я красть прихожу!
— Вор ты и есть! Вор! Вор!.. — Старуха счастливо заверещала и стала протыкать воздух клюкой, пытаясь достать до груди Певунова.
Дни укоротились, в девять вечера становилось совсем темно. Певунов забирался в глухие уголки парка, таился за кустами, выглядывал оттуда, как зверь, ища глазами неизвестно какого утешения.
Ближе к ночи возвращался домой. Дарья Леонидовна теперь не осуждала мужа, она его боялась. Сказала: «Если ты меня убьешь, Сергей, бог тебя накажет, а Алена останется сиротой». На всякий случай она спрятала золотые и серебряные украшения в книжном шкафу за словарем Даля и показала место дочери. «Мама, мама, опомнись!» — ужаснулась Алена. «Ты его еще не знаешь, дочка!»
