— Если духи не убьют нас раньше, — сказал Лиф.
— Спасибо что вспомнил про эту счастливую возможность, — сказал Свит. — Если философия не подходит, то у меня есть для тебя другое занятие.
— Какое?
Старый разведчик кивнул вниз. По плоской белой сухой траве в изобилии были разбросаны коровьи лепешки — нежные напоминания о каком-то диком стаде, бродившем по пастбищу.
— Собирать дерьмо.
Шай фыркнула.
— Разве не достаточно дерьма он собрал, слушая, как ты и Ламб поете оды прошедшим годам?
— Нельзя сжечь нежные воспоминания, а то я был бы уютно согрет каждую ночь.
Свит указал рукой на одинообразную во всех направлениях равнину, бесконечный простор земли и неба, и неба и земли, в никуда.
— Ни палки на сотни миль. Будем жечь коровьи лепешки, пока не перейдем мост Сиктуса.
— И готовить тоже на них?
— Могу себе представить запах того, что мы будем есть, — сказал Ламб.
— Все грани очарования, — сказал Свит. — Как бы то ни было, вся молодежь собирает топливо.
Лиф взглянул на Шай.
— Я не молодежь. — И как бы в доказательство потрогал подбородок, где уже начал любовно выращивать скудный урожай светлых волос.
Шай не была уверена, что не смогла бы собрать бороду побольше, и Свит остался равнодушным.
— Ты молод достаточно, чтобы испачкать руки в дерьме в услугу Сообществу, парень! — И он хлопнул Лифа по спине, к его огорчению. — Да ладно, коричневые ладони знак большого мужества и отличия! Медаль равнин!
— Хочешь, юрист поможет? — спросила Шай. — За три медяка он твой до обеда.
Свит сощурился.
— Я дам тебе два за него.
— Идет, — сказала она. Не было смысла торговаться, когда цены столь низки.
— Полагаю, ему это понравится, юристу-то, — сказал Ламб, когда Лиф и Свит направились назад к Сообществу, и разведчик снова рассуждал о том, каким чудесным все было раньше.
— Он здесь не для собственного удовольствия.
— Думаю, как и никто из нас.
Они недолго ехали в тишине, только они двое и небо, такое большое и глубокое, что казалось, в любой момент не останется ничего, что бы держало тебя на земле, и можно просто упасть в него и никогда не остановиться. Шай немного пошевелила правой рукой, плечо и предплечье все еще были слабыми и болели, боль отдавалась в шею и в ребра, но была с каждым днем все слабее. Уж точно, она переживала и худшее.
— Мне жаль, — сказал Ламб из ниоткуда.
Шай посмотрела на него, сгорбленного и обвисшего, словно якорь был привязан к его шее.
— Я всегда так и думала.
— Я серьезно, Шай. Извини. За то, что случилось в Аверстоке. За то, что я сделал. И за то, чего не сделал, тоже. — Он говорил медленней и медленней, пока у Шай не появилось чувство, что каждое слово для него как битва. — Извини, что никогда не говорил тебе, чем я был… до того, как пришел на ферму к твоей матери… — Она смотрела на него с пересохшим ртом, но он лишь хмурился на свою левую руку, большой палец все тер снова и снова обрубок среднего. — Все, что я хотел, это оставить прошлое похороненным. Быть никем и ничем. Ты можешь это понять?
