— Давай отнесем мешки, — сказала она.
Возможно, он уже был в годах, возможно, был медленный, как любимая старая корова, но Ламб был силен, как всегда. Никакой вес его не мог согнуть. Все, что Шай нужно было делать, это стоять на фургоне и скидывать мешки один за другим ему на плечи, пока он стоял, жалуясь меньше чем фургон под грузом. Затем он понес их, четыре за раз, и скинул Клаю во двор, легко, словно в них были перья. Шай, наверное, весила вполовину меньше его, но ее задача была легче, и она была моложе на двадцать пять лет; но все же, довольно скоро, влага из нее сочилась быстрее, чем из свежевыкопанного колодца; жилетка приклеилась к ее спине, а волосы к лицу; руки покрылись розовыми ссадинами от мешковины и белой пылью от зерна; язык застрял в щели между зубами, когда она дико чертыхалась.
Ламб стоял, два мешка на одном плече, и два на другом, даже не особо запыхавшись, с морщинками от смеха в уголках глаз.
— Шай, хочешь отдохнуть?
Шай посмотрела на него.
— Разве что от твоего брюзжания.
— Я мог бы сдвинуть несколько этих мешков и сделать тебе кроватку. Возможно, там есть одеяло. Я мог бы спеть тебе колыбельную, как пел, когда ты была молодой.
— Я все еще молода.
— Уф. Иногда я думаю о той маленькой девочке, которая мне улыбалась. — Ламб смотрел вдаль, качая головой. — И удивляюсь, почему у меня и твоей матери все пошло не так?
— Потому что она умерла, а ты бесполезен? — Шай подняла последний мешок так высоко, как только могла, и бросила ему на плечо.
Ламб только ухмыльнулся, хлопнув по нему рукой.
— Может так и есть.
Когда он повернулся, то чуть не врезался в другого северянина, здорового, как он сам, но выглядевшего куда более жалко. Тот стал выкрикивать проклятия, затем остановился на полуслове. Ламб продолжил тащиться, опустив голову вниз, как он всегда делал при малейшем дыхании неприятностей. Северянин нахмурился, взглянув на Шай.
— Чего? — сказала она, уставившись в ответ.
Он хмуро смотрел на Ламба, затем ушел, почесывая бороду.
Тени делались длиннее, а облака розовели на западе, когда Шай свалила последний мешок перед ухмыляющимся лицом Клая, а он протягивал деньги — кожаную сумку, свисавшую на шнурке с толстого указательного пальца. Она потянулась, вытерла перчаткой лоб, затем открыла сумку и уставилась внутрь.
— Здесь все?
— Я не собираюсь тебя грабить.
— Чертовски верно, не собираешься. — И она принялась пересчитывать. «Всегда можно узнать вора», говорила ее мать, «по той заботе, с которой они обращаются со своими деньгами».
