— Что ты здесь собираешься делать?
Я сам по пиал еще, что я собираюсь делать. Потому, ничего не ответив, я пожал плечами и стал рассматривать комнату. На письменном столе стояла статуэтка пресвятой девы. Я вгляделся в ее лицо, как вглядывался, наверно, и сам кардинал, отрываясь порой от своих трудов. Я почувствовал, как меня коснулась великая тишина. Блистающие нимбы возникли кругом. Нас осенило, подобное розовому облаку, кружево райских чертогов.
— Дядя, — сказал я, заливаясь слезами, счастливейшими в моей жизни, — странствия мои кончились. Помогите мне приобщиться к истинной вере. Давайте прочтем вместе вторую часть «Фауста», ибо я чувствую, что постиг ее наконец.
— Успокойся, тише, — сказал оп, приподнимаясь с кресла. — Возьми себя в руки.
— Пусть вас не страшат мои слезы. Я спокоен и силен духом. Дайте сюда этот том Гете. Скорее!
Здесь заповеданность
Истины всей,
Вечная женственность
Тянет нас к ней.
— Ну, будет, будет… Вытри глаза и успокойся. У меня нет здесь библиотеки.
— Зато у меня есть, в чемодане, в отеле, — возразил я, вставая. — Через четверть часа я буду обратно.
— Черт в тебя, что ли, вселился? Неужели ты…
Я прервал его взрывом хохота.
— Кардинал, — сказал я, задыхаясь от смеха, — вы начали скверпословить, а поп-сквернослов — нреотличнейшая компания. Давайте выпьем винишка, и я спою вам немецкую застольную песенку.
— Да простится мне, если я неверно сужу о тебе, — сказал он, — но боюсь, что господь возложил на твою несчастную голову искупление чьих-то грехов. Послушай, Зенон, я прошу твоего внимания. Мне нужно закончить с тобой беседу и еще подремать до половины шестого утра — это час, когда я встаю.
— И час, когда я ложусь, если ложусь вообще. Но я слушаю. Не сочтите меня грубияном, дядя. Просто чрезмерная впечатлительность…
— И отлично. Так вот, я хочу послать тебя в Уиклоу. Сейчас расскажу зачем…
— Не важно зачем, — прервал я, снова вставая. — Достаточно, что вы хотите меня послать. Я выезжаю немедленно.
— Зенон, будь любезен, сядь и послушай, что я скажу.
Я опустился в кресло.
— Усердие — грех, так вы считаете, даже когда я проявляю его, чтобы вам услужить. Нельзя ли убавить свет?
— Зачем?
— Это вселит в меня меланхолию, и я буду готов тогда слушать вас бесконечно.
— Я убавлю сам. Так достаточно?
Я поблагодарил его и настроился слушать. Я почувствовал, как глаза мои засверкали во мраке. Я стал сейчас вороном из баллады Эдгара По[1]
— Так вот послушай, зачем я посылаю тебя в Уиклоу. Во-первых, для твоей собственной пользы. Если ты останешься здесь или в любом другом месте, где можно гоняться за сильными ощущениями, тебя придется через неделю свезти в сумасшедший дом. Тебе надо сейчас пожить на лоне природы и под присмотром кого-нибудь, кому я доверяю. Кроме того, тебе надо заняться делом, Зенон. Это убережет тебя от безумных поступков, а также от поэзии, живописи и музыки, от всего того, что, как пишет мне сэр Джон Ричардс, может причинить тебе сейчас только вред. Во-вторых, я хочу поручить тебе выяснить одно дело, которое при определенных условиях может стать вредным для нашей церкви. Ты должен обследовать чудо.
