Год или полтора Даниц служил в нашем полку. Каким-то чудом его не разорвало на части ядром, его миновали шальные пули и полосы стальной звенящей смерти, именуемые рукопашной. Даже болезни не брали его, по крайней мере, при рождении ему достался неплохой запас удачи, ведь многие из тех, кто пришел после него, так и остались лежать во французских болотах или в глинистой серой земле Ломбардии. Даниц, однако, так и не переменился, и мы знали, что он уж не переменится. Война не закалила его, как бывает с некоторыми, она задавила его, сделала молчуном, сидящим в своем углу всякую минуту, когда не требует служба. Такие люди не меняются — мы так думали.
Наша ошибка стала очевидна при весьма странных обстоятельствах.
Началось все с того, что брата Карла Даница, этого рыжего гиганта, выкованного из того же материала, из которого обыкновенно отливают пушки, убило где-то на южном фронте. Не знаю, как это случилось, — Карл, прочитав депешу, молчал, а мы не спешили спрашивать. Может, маленький кусочек свинца все же настиг его однажды, оставив аккуратную дырку в кирасе, а может, его вместе с конем разорвало на части ядром, или же он утонул, пытаясь переправиться на другой берег реки под градом французских пуль… На войне бывает и такое, что человек умирает глупейшей смертью, совсем для него не свойственной.
С того дня Карл Даниц переменился. Сперва мы решили, что он стал окончательным затворником, что при его обычной меланхолии никому не показалось странным. Он вообще перестал появляться в офицерском клубе, сделался до того молчалив и бледен, что господин оберст-тоттмейстер как-то, обходя позиции, даже изволил пошутить — неудивительно, что мы держимся на рубеже второй месяц, если среди магильеров воюют даже призраки… Карл и в самом деле был похож на призрака.
Потом он стал пропадать. Товарищей и близких знакомых у него, конечно, не было, но все мы стали подмечать, что Даниц частенько пропадает куда-то посреди ночи, а возвращается иногда к заре, а иногда и вовсе к обеду. Дозорные у костров несколько раз замечали его фигуру — «точно призрак прошел, господин тоттмейстер, лицо совершенно нечеловеческое!» — он направлялся в сторону французских позиций. Лягушатники в ту пору сидели недалеко, на расстоянии выстрела, между нами был лесок, так что артиллерия молчала, но раз или два в неделю случались атаки, иногда и штыковые. Никто не мог сказать, куда направляется ночами наш сослуживец, да, правду сказать, немногие и горели желанием выяснить — брести в темноте по следам того, кто сам выглядит как живой покойник, — небольшая радость. Сходились во мнении, что бедняга Карл сделался окончательно безумен и, верно, шатается ночами, как лунатик сам не сознавая своих действий. Фельдшер даже готовился представить на него бумаги, чтоб отпустить бедолагу с воинской службы.
