— Во-первых, мы даже не знаем личность второго, чтоб установить это, — оборвал я. — А во-вторых, душевнобольные способны убивать безо всякой системы, руководствуясь своими предпочтениями и принципами.
Он терпеливо закивал:
— Конечно, конечно. Ты никогда не упускал возможности изречь дюжину-другую полицмейстерских словечек. Только все это впустую… У нас нет ни одной причины полагать, что эти смерти связаны.
— Но способ…
— Господь Бог! — Макс треснул кулаком по столешнице. Несмотря на кажущуюся мягкость кулака, дерево отозвалось громким скрипом, а тарелки подпрыгнули. — Если на поле боя ты найдешь тысячу солдат с пулей внутри, ты тоже бросишься стремглав ловить их таинственного убийцу?
— Софистика, — сказал я холодно. — Ты сам понимаешь несоизмеримость сравнений.
— Ну, пусть. Что ты собираешься делать? Мертвецы в кои-то веки действительно молчат, жандармы ничего путного сообщить не могут, свидетелей нет, улик нет, мотив неясен. Что делать?
— Обращусь к фон Хакклю, — сказал я, помедлив. — Его люди могли не обратить внимания на эти совпадения. Будет лучше ввести его в курс дела.
Макс отвел от меня потяжелевший взгляд, зачем-то взвесил в руке бокал с вином.
— Не советую.
— Что?
— Говорить что-то фон Хакклю.
Макс Майер умел быть серьезным, когда того требовали обстоятельства. Мне доводилось видеть его в таких ситуациях — прежде. Отчего-то вспомнилась битва при Моренго. День, полускрытый наслоениями нескольких тысяч других дней, которые легли сверху. Визг осколков, секущих траву, брустверы и людей за ними. Вспомнился вдруг запах того летнего дня — бурьяна, горячей земли, пороха, пота и смерти. Блестящие кирасы штейнмейстеров, чья ровная шеренга похожа на извивающуюся металлическую змею, вскинутые одновременно руки, скрежет камня по железу, поднятую в воздух и зависшую клубами пыль… Макс сидел тогда неподалеку от меня, на груди его были белые аксельбанты хаупт-тоттмейстера, а в животе — сочащаяся жидким черная рана. И взгляд был сосредоточенный, тяжелый, уверенный. Нет, Макс Майер умел быть серьезным. И он оставался все так же серьезен, когда пришла наша очередь и мы, услышав сигнал, швырнули на французские редуты, на стены штыков, на жерла пушек всю мощь Ордена, сосредоточенную в одном исполинском кулаке. Чумной Легион…
— Почему? — спросил я только.
— А ты подумай, Шутник.
Я думал. Макс Майер ковырял ложечкой аппетитный поджаристый баумкухен, не глядя на меня.
— Ты ведь не думаешь, что…
